Записки прижизненно реабилитированного

Во имя великого национального дела людей рубили топорами, сжигали живьем и умерщвляли удавками-закрутками. Они представляли собой доморощенное орудие убийства, своеобразный символ движения. Террор был направлен не только против «совитив» и «схиднякив», но и против своих же братьев по повстанческой армии, заподозренных в нестойкости, и против мирного населения Западной Украины, на земле которой поднялись сине-желтые и черно-красные знамена бандеровского движения.

Оставшись с весны 1945 года один на один с чекистской силой, бандеровцы изнемогали в неравной борьбе. Ожесточение и жестокость с обеих сторон не знали пределов. Захваченных украинцев-западников ждала смертная казнь через повешение, определенная специальным Указом. Бандеровцы не устояли. Остатки разбитых отрядов оказались на каторге. Среди побежденных попадались люди, пропитанные антисемитизмом. Это чувство не только взошло на вековых предрассудках, но и было вскормлено кровью. Кое-кто из бандеровцев запятнал себя участием в акциях геноцида, проводимого немцами и направленного против еврейства.

К незнакомцу, как и ко всякому новичку, многие присматривались. Приглядывались и бандеровцы. Их насторожило, что этот парень быстро познакомился почти со всеми евреями в лагере, и не только со своими земляками, евреями московскими.

— Он москвич, мой земляк! — ликовала Татьяна.

— BiH жид! — подозревали бандеровцы.

Новоприбывший о чем-то оживленно говорил с евреем-учителем из Житомира, с музыкантом из Киева и с бухгалтером из Одессы. Как показалось, новичок шептался с раввином.

Духовный наставник семитов был старый и согнутый человек с ясными еврейскими глазами. Он казался нелюдимым и мало разговаривал даже со своими соплеменниками. Однажды — а это было подсмотрено — раввин положил руки на плечи студента, и тот склонил голову ему на плечо. Губы старика — а это было услышано — шептали;

— Мой мальчик, сохрани тебя Бог!

Весь Медный Рудник осветился тайной еврейской подлостью.

— Вiн жид, но скрывает свою нацию, — поняли бандеровцы.

Новичок попал в еврейскую шкуру и в глазах бандеровцев носил ее все полтора года лагерной жизни. Они не только не хотели, но и не могли понять, что молодой парень в трагическую минуту жизни ищет не нацию, а человека, что ему сейчас как воздух нужны дружеская поддержка, доброе слово и участие. Они не видели, что среди знакомых новичка появились и русские, и украинцы, и грузины, и корейцы, и азербайджанцы, и татары, и таджики, и латыши, и литовцы — практически весь «интернационал», собравшийся в лагере. С последователями Степана Бандеры он действительно не сходился. Ну а с евреями? Василий получил от них добро и свет. Расплачивался он тем же. Отдавал с лихвой. В дальнейшей жизни Иголкину пришлось побывать и в антисемитах. В еврействе, как и среди бандеровцев, встречались люди, которые в своей темноте и в мираже предначертанной избранности презирали весь окружающий мир.

Погибший в лагере раввин и убитый много лет назад дед Иголкина, православный священник отец Василий, говорили в таких случаях одно и то же:

— Они не ведают, что творят. Да простит их Бог!

Натерпевшиеся в жизни и принявшие мученическую смерть служители несовместимых религий оказались на позициях Бога единого.

Сокрытие жидовской нации требовало наказания. Татьяна стала свидетельницей акта возмездия. Она ничем не могла помочь и была в отчаянии. Вдруг словно из-под земли рядом с незнакомцем вырос Иван Ушаков. Он был кряжист, широк в плечах и, казалось, нетороплив. Но через считанные секунды один из обидчиков лежал на земле, а другой стоял на коленях и ел медную землю.

— Будешь жрать, гад, пока не подавишься, — приговаривал Иван. — Еще раз тронешь студента — убью.

«Он не только москвич, но и студент!» — отвлекаясь от событий, обрадовалась Татьяна.

Убедившись, что бандеровец понял науку, Иван подошел к пострадавшему, потрепал его по плечу и сказал тоном приказа:

— Мужчина должен уметь за себя постоять. Буду тебя учить!

Балерина, наблюдая уроки, скоро поняла, что Иван воспитывает студента, как изувер-дрессировщик натаскивает животное: учит не пряником, а только кнутом. Он наносил ученику внезапные резкие удары, от которых меркло в глазах и отключалось сознание. Когда нападал студент, учитель не отвечал только в том случае, когда удар был близок к цели. А это случалось так редко… Татьяне, самой познавшей труд балета, казалось, что в школе Ушакова все настоящее, а бутафорским является только кусок дерева, который используется вместо ножа. На самом деле удары учителя были легкими. В других обстоятельствах Иван мог голыми руками убить и изувечить человека и выполнял эту работу с точностью автомата.

Ушакову скоро стало ясно, что студент неспособный ученик и что он многого не достигнет. Ему не хватало ловкости. Реакция была замедленной.

— Головастик, интеллигент, — говорил себе Иван, — что с него взять!.. Но я его все же растереблю, — решил разыскник. Учитель отобрал несколько простых приемов защиты и нападения и сосредоточился на их отработке.