Читаем Записки прижизненно реабилитированного полностью

— Теперь будешь петь в БУРе, — сказал капитан ласково, словно определяя заключенного на блатную работу в пекарне. Украинский акцент тягучей речи Гусака ничем не отличался от акцента, с которым говорил Прокопенко, но казалось, что эти два существа прибыли на Землю из разных галактик.

Лагерники старались помочь своим товарищам, попавшим в БУР. Роман был для Василия человеком, которого он не мог оставить в беде. Неожиданно Иголкину представилась возможность сделать передачу Прокопенко. На это вызвался фельдшер, который скоро отправлялся в БУР. Василий шел по лагерю и думал, где можно быстро раздобыть хлеба и махорки. У него самого в этот момент никаких припасов не было. И тут его осенило: «Надо попросить у Давида!» Студент знал, что Доберман обязан Прокопенко, который в трудное для инженера время делился с ним посылками. Роман был широкий и щедрый человек. Он не прошел мимо забитого и голодного новичка.

— Давид, дай хлеба и махры для Ромы. Он угодил в БУР! — сказал Василий, ворвавшись в секцию барака, где помещались придурки. Работающий дневальным плотный бандеровец, в обязанности которого входила функция вышибалы, хотел было выпроводить пришельца, но, узнав студента, отошел. Доберман сидел на табуретке и уплетал всухомятку здоровый ломоть белого хлеба, густо намазанный абрикосовым джемом. Белый хлеб он добыл в пекарне, а джем купил по расчетной книжке в ларьке. Этот продукт всегда стоял на прилавке. Работяги его не брали, предпочитая потратить свои небольшие средства на хлеб и махорку. На расчетную книжку заключенного для покупок в ларьке переводилось в месяц не более 19 рублей 70 копеек. Нечистая кожа на веснушчатом лице Давида лоснилась от жира.

— Кто такой Рома? — невнятно спросил инженер, продолжая жевать.

— Как кто? Ты же с ним на одной вагонке валялся! — задохнулся от возмущения Василий.

— Ах, этот. Надо поменьше петь и свое иметь, — произнес Давид и, довольный шуткой, залился смехом. Его лупоглазое лицо выражало восторг, а большие голубые глаза навыкате от избытка чувств еще больше вылезли из орбит. В своем равнодушии к чужой боли и самодовольстве Доберман был омерзителен.

Иголкин понял, что если он еще на секунду задержится в секции, то ударит инженера, и бросился к выходу. Две пайки хлеба и пачку махорки ему дали работяги безвозмездно.

— Я держу слово, — продолжил Василий свой разговор с Давидом на пивзаводе. — Давай твой адрес. Не бойся, к куму не хожу!

Василий получил адреса и явки, по которым через вторых лиц следовало выйти на Анатолия Тимофеевича Марченко, и запомнил текст сообщения для главы концерна. В этот день Доберман через Канатжана Бальзаковича отправил письмо в Москву. Он уведомлял Паука о предстоящем визите студента. Письмо было написано в иносказательной форме и адресовано вовсе не Марченко. Призраки Медного Рудника и БУРа отступили от Давида.

4. Визит к Пауку

Иголкин выполнил поручение Добермана и в первые же дни по возвращении в Москву повидался с главой концерна. Встреча состоялась на квартире, расположенной на втором этаже ветхого деревянного дома на Гороховской улице. Строение находилось глубоко во дворе, за клумбами и кустами. В средней по размерам комнате, помимо самого Паука, были два человека, в которых студент безошибочно определил урок. Один из них, молодой красавчик с кукольным лицом и пустыми глазами, стоял заложив ногу за ногу и прислонившись ягодицами к краю стола, а второй, массивный и мускулистый человек средних лет («Медведь», — подумал Василий), сидел в глубоком кресле и отрешенно думал о чем-то своем. Они напоминали отъевшихся и изнывающих от скуки шестерок, которых пахан держит при себе и не пускает в настоящее дело.

— Студент, какие цифры стоят впереди четверки? — неожиданно спросил Анатолий Тимофеевич после короткого, ничего не значащего разговора.

— Две восьмерки, — ответил Василий, догадавшись, что речь идет о его лагерном номере.

— Какие глаза у Давида?

— Голубые, навыкате, один с желтизной.

— Желтизна на правом?

— При мне была на левом, — грубо ответил обиженный недоверием Иголкин.

— Говори, с чем пришел, — приказал Марченко, удовлетворившись результатом проверки.

— Давид просил нарастить танки на пивзаводе на Медном Руднике. Завод расположен около лагеря, где он загорает. Поехать туда нельзя. Запретная зона. При согласии вам надо связаться с директором завода и вызвать его для переговоров в Москву. Вот адрес, фамилия, текст письма и данные о заводе. — Василий подал заранее приготовленную записку.

— Давид и там развернулся, не может сидеть без дела! — улыбнулся Паук. — Интересно, какой ему будет процент?

— Самый высокий, — ответил студент, — спасенная жизнь!

Марченко пожалел, что задал вопрос. В глазах гонца промелькнули такая боль и тоска, что стало не по себе. Но чувства могли завладеть Пауком только на секунду. Реакция студента подсказывала, что человек с таким жизненным опытом может быть полезен для дела. Об этом же сообщал Доберман.

Перейти на страницу:

Все книги серии XX век глазами очевидца

Записки прижизненно реабилитированного
Записки прижизненно реабилитированного

Эта история о последних годах страшного периода XX века — о времени агонии сталинизма, — человеческом прозрении и хрупких ростках новой жизни.Это правдивый рассказ современника о советском обществе начала 50-х годов и людях того времени. Это история молодого человека, который неожиданно оказался в жерновах репрессивной машины: арест, лубянское следствие, неправедный суд, лагерь смерти и жизнь на воле с волчьим билетом. Но он сумел достойно пройти все круги ада, прошел и не сломался, сохранил человеческое достоинство, добился своего — стал врачом и ученым. Ценой этой победы были потерянная любовь и погубленная молодость. Это роман о любви и о женщине, которая спасла мужчину в равнодушном и жестоком мире. Это XX век на одном из самых крутых поворотов истории России глазами не просто очевидца, но и участника.

Ян Янович Цилинский

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука