Записки профессора

В июле 1950 г. мы слушали радио о начале войны в Корее. «Ну вот, — говорили мы между собой, — доучиться нормально нам не удастся. Начнётся большая война, нам сделают ускоренный выпуск и пошлют воевать». К этому мы были готовы, но большая война тогда не началась. Нам дали спокойно доучиться. На морской практике я побывал на разных кораблях: летом 1949 года — на учебном корабле «Волга» летом 1950 года — на эсминце «Лёгкий» (в прошлом — корабль итальянского флота «Альпине Фузильери», доставшийся нам по репарациям в 1949 году), в 1951 году я плавал на нашем новом крейсере «Чкалов», а в 1952 году — на линейном корабле «Новороссийск», на том самом, что через три года на моих глазах погиб в Севастопольской бухте, в 1953 году — на плавучей базе подводных лодок Северного флота в Баренцевом море.

Наш курс должен был кончить учёбу в училище в 1953 году, но нам продлили срок обучения, поскольку хотели дополнительно дать нам сведения об атомном оружии, которое тогда стало бурно развиваться. Показывали нам документальный фильм (тогда секретный) о взрыве атомной бомбы на полигоне в степи. Одним из первых видел я страшный атомный «гриб», взрывную волну, которая рушила дома на своём пути, обожжённый и искалеченный скот, который специально привязывали, чтобы изучать на нём поражающие факторы атомного взрыва.

Потом мы делали дипломную работу, и только весной 1954 года, после защиты дипломных проектов, нам присвоили офицерские звания. Меня распределили на контрольно-измерительную магнитную станцию Черноморского флота в Севастополе. Там уже была возможность заниматься наукой (правда не «законно», а исподтишка), и поэтому об этом периоде жизни будет рассказано в следующей главе.

Глава четвертая НАЧАЛО НАУЧНОЙ РАБОТЫ

В большом и прекрасном здании науки лежит всё же и мой небольшой кирпичик, а положить в это здание хотя бы и малый камень удаётся очень и очень не многим. Поэтому имеет смысл рассказать более подробно на моём примере о том, как походило становление учёного, о первых результатах и о многих ошибках, помешавших добиться большего. Анализ ошибок всегда полезен. Совсем избежать их вряд ли возможно, но если мой опыт позволит кому-либо хотя бы уменьшить число и тяжесть ошибок, то это уже хорошо.

Известные задатки способностей к науке, наверное, были заложены генетически, но едва мне исполнилось 11 лет, как началась война, эвакуация в глухое село, поглощённость огородом и насущным пропитанием, а затем — увлечённость романтикой моря, поступление в подготовительное военно-морское училище, где наука не слишком была в почёте. Всё это замедляло осознание своего призвания. Бесповоротно оно проявилось лишь с 1949 года, когда я оказался в высшем учебном заведении, правда не в простом, а военно-морском, но науке в нём всё же уделялось известное внимание.

В предыдущей главе говорилось, что главной задачей училища его руководство считало подготовку офицеров-воспитателей, но совсем пренебречь технической и научной стороной оно не могло — ведь обслуживание сложной техники современного флота поручалось выпускникам нашего училища и никому из его руководителей не позволено было об этом забывать.

Электротехнический факультет Высшего военно-морского инженерного училища им. Дзержинского, на который меня приняли в 1948 году, по объёму и уровню подготовки примерно соответствовал Ленинградскому электротехническому институту (ЛЭТИ), разумеется, с поправкой на морскую специфику. Нам не преподавали высоковольтной техники, теории линий электропередачи (на флоте это не нужно), но электрические машины и электропривод преподавались весьма основательно, не говоря уже о том, что мы получали подготовку по военному делу, военно-морской истории и т. п. Например, нам давали довольно основательные знания по химии, с большим числом лабораторных занятий, поскольку для подводных лодок большое значение имели электрохимические аккумуляторы.

Основательности обучения способствовало и то, что мы — курсанты училища — жили в нём на казарменном положении, утром слушали лекции, вечером начинались часы самоподготовки, работа над учебниками. Никаких пропусков лекций или часов самоподготовки, естественно, не могло быть — единственным обстоятельством, затруднявшим учёбу, были лишь караульная и дневальная службы и ещё — строевые занятия (особенно — подготовка к парадам), отнимавшие изрядную часть нашего времени.

Состав лекторов в училище был очень пёстрый. Репрессии 30-х годов, затем годы войны сильно поубавили численность нашей технической интеллигенции, и к преподаванию в училище кого только ни привлекали. Вспоминая сейчас лекции, прослушанные на первых курсах, я не могу вспомнить ярких лекций, которые раскрыли бы перспективу, запомнились. Занятия в химической лаборатории, в мастерских, где нас учили ковать, лудить, паять, работать на токарном станке — эти занятия запомнились, а лекции первого и второго курса почти не запомнились.