Записки прохиндея

Я выяснил, что Georgia-Pacific принадлежит Koch Industries, владельцами которой являются братья Чарльз и Дэвид Кох. Я не смог найти контактную информацию, чтобы связаться с Чарльзом Кохом, управляющим братом. Я выбрал косвенную стратегию. Кохи основали фонд "Американцы за процветание". Я связался с местным офисом этой говорильни для реднеков и пригласил тамошнее локальное начальство к нам в офис для беседы. Я к тому моменту уконтрапупил пару миллионеров, которые согласились быть моими компаньонами по девелоперским проектам, и пользовался их шикарным офисом в небоскрёбе. Мы встретились, и я объяснил, кто я такой и чего хочу: решить проблему доступного жилья в США; для этого я хотел бы производить дома на заброшенной фабрике Коха, предлагаю им долю в деле в обмен на использование фабрики. Но эти ребята ничем не могли или не хотели мне помочь, обычные беспомощные и бесполезные пупсики. Однако в разговоре они обронили имя и фамилию одного из директоров Koch Industries, сидевшего в столице Техаса городе Остине. Для меня этого было более чем достаточно. В последующие несколько дней я нашел контакты этого директора и поговорил с ним. Он сказал, что у них свои планы на этот завод. Я попросил дать мне контакты Чарльза Коха. В это же время я связался с офисом Сэма Зелла, другого миллиардера, который сделал состояние на недвижимости и созданию посёлков для размещения мобильных домов, известных как трейлер-парки. Я хотел заключить союз с ним, с Кохами и с Уорреном Баффетом. Уоррена Баффетта я выбрал не потому, что он был распиаренным буржуем, а потому, что Berkshire Hathaway купила несколько заводов, с которыми я работал, а также финансовую компанию 21st Mortgage Corporation, которая выдавала ссуды покупателям фабричный домов, они же мобильные. Я хотел создать схему, в которой все эти господа могли бы заработать дополнительно несколько миллиардов наличными без каких-либо усилий. Но остинский директор Koch Industries тут же слинял, как только выяснилось, что я ищу возможность поговорить лично с Чарльзом Кохом. Я звонил Сэму Зеллу, славному еврейскому дядьке, любителю золотых побрякушек и вызывающе дорогих часов. У сотрудников и секретарши Зелла хамства оказалось столько же, сколько у их босса, а вот ума оказалось гораздо меньше, они меня с Сэмов не соединили и мои письма ему не передали. Дёргать престарелого Уоррена Баффета уже не было смысла, хотя для меня совершить 13-часовую поездку в Омаху, штат Небраска, и застукать мистера Баффетта в его любимом McDonald's, – это как бешеной собаке пробежать лишнюю пару тысяч миль, то есть совсем не крюк. Но он мог использовать мои идеи и без меня, у него было всё, чтобы реализовать мои идеи без моего участия. Если бы мне повезло собрать их всех в одну команду, у меня была бы система сдержек и противовесов, и я был бы нужен им как звено с замком в длинной цепи. Я решил попробовать достать кого-то, кто понимал реалии Америки, но был с нашим менталитетом. Выбор мой пал на Лёна Блаватника, у него были какие-то заводы в Техасе. Я нашёл его электронную почту и написал ему обстоятельную депешу, сослался на общих знакомых в России, которые могли поручиться, что я вменяемый человек, и изложил суть дела. Может, Леонард Валентиныч и большой математик, и большой бизнесмен, но ответил он мне хамовато: а чего бы тебе не обратиться к этим знакомым, пусть они тебе помогут. Я, конечно, удивился, с бодунища он, что ли: ведь если бы эти знакомые на что-то годились, я бы обязательно бы их привлёк. А ссылался я на галериста Игоря Метелицына, финансиста Марка Гарбера и светского льва Геннадия Алференко. Игорь Метелицын, одессит по складу натуры и большая умница, державший в своё время галерею сначала с принтами, то есть номерными копиями картин второразрядных художников из обанкротившейся лавочки London Contemporary Art, а потом неэксклюзивно торговавший работами Рустама Хамдамова, Юрия Купера, Дмитрия Плавинского, Михаила Шемякина и некоторых других художников, вряд ли бы мне мог помочь, ибо, продав долю в своей галерее, он поставил её на паузу и уехал дауншифтить в Хорватию. Марк Гарбер, которого, как и Алференку, я знал с 1980-х годов, не стал бы вкладывать свои деньги в чужой бизнес, потому что он специализировался на вложении чужих денег в свой бизнес. А Геннадий Алференко просто был медиатором, который, как пчёлка, летал от делового цветника к деловому цветнику, и так получалось перекрёстное опыление. Я звонил Алференке в Москву, и он пообещал связать меня с Полом Алленом, и рассказал мне про безвозвратные Impact Investments, то есть невозвращаемые инвестиции, которые вкладываются для преображения экологической или социальной среды. Я схватил идею на лету, сочинил в фонды Пола Аллена, а также в другие фонды типа Билла и Мелинды Гейтс, Рокфеллеров, Форда и т.п. убедительные депеши, и попросил Алференку составить мне протекцию. Геннадий Петрович тут же соскочил, сказав, что он так не может, что есть процедура, что я должен подать заявку в общем порядке и так далее. Что такое общий порядок, я знал: ваш номер сто шестнадцатый, посидите тихо за штабелем, если понадобится, мы вас позовём тихим зелёным свистком. Короче, у Блаватника не сложились со мной отношения, тут он сам виноват, я к нему со всей душой. Фонды, ясное дело, меня проигнорировали, ничего не ответили, у них свои приоритетные проекты: педерасты, трансгендеры, проблемные тётки, плюс острая необходимость остудить атмосферу.