Записки прокурора

Одна деталь меня, честно говоря, сильно тронула. Обручальное кольцо она достала из носового платка, завязанного узелком, по-деревенски.

Я как можно деликатнее объяснил, что эти вещи, если она того желает, может передать Бурмистровым сама, а я их принять не имею права.

- Не-е, - испуганно затрясла головой девушка. - Не хочу, не могу я к ним... Честное слово!

Но я все-таки убедил ее убрать свадебные подарки в сумку.

Вспомнилась Бурмистрова, громогласная, крупная. Действительно, попадись ей под руку это хрупкое создание - ничего хорошего этому созданию ожидать не приходилось.

- Ну, Валя, расскажите, почему вы вдруг переменили свое решение? мягко попросил я. - Жениха поставили в такое положение...

- Я? Это я поставила? Да он сам! - с каким-то отчаянием произнесла Рябинина. - Честное слово! Не верите?

Я видел, что она вот-вот расплачется, и сказал:

- Вы успокойтесь. И по порядку...

- Хорошо, - покорно кивнула она и, как школьница, спросила: - Можно, я с самого начала?

- Конечно.

Рябинина вытерла ладошкой глаза.

- Познакомились мы с Федотом месяцев семь назад...

"Выходит, память Коршунова не подвела: парня действительно зовут Федотом", - подумал я.

- В поезде. - Девушка вздохнула. - Здесь, в Зорянске, у меня подруга живет, от нее я и ехала. В купе, значит, парень с гитарой. Я смотрю в окно, а он - на меня. Чувствую, хочет познакомиться. У самого - большущий чемодан, сразу видно, далеко собрался. Ну, берет он гитару, поет. Про горы, про море... Спрашивает: понравилось? Говорю: да. Голос у него действительно неплохой. Так и познакомились. А поговорить не удалось: он гитару из рук не выпускал. Подъезжаем к Лосиноглебску, Федот просит у меня адрес. Говорит, что направляется в Одессу, а оттуда в загранплавание и будет писать мне. Я адрес дала. - Рябинина взглянула на меня виновато, как будто призналась в чем-то не очень хорошем. - А что? - словно оправдываясь, продолжила она: Парень из себя ничего. Все по-культурному... И вот однажды приходим мы с занятий в общежитие, а вахтерша наша таким ехидным голосом спрашивает: "Кто это у тебя, Рябинина, за границей живет?" Я удивилась, конечно. А она мне письмо вручает, губы поджавши... Девчонки обступили меня. Смотрю, действительно из-за границы. И подпись: Бурмистров Федот. Я сразу и не сообразила, что это тот парень с поезда. - Валентина достала из сумки внушительную пачку писем. Перебрала их и протянула мне одно. На конверте марка с головой какого-то вождя в диковинном уборе из перьев. - Прочла я письмо. Девчонкам дала. Они говорят: вот это парень!.. Пожалуйста, прошу вас, прочтите, - умоляюще посмотрела на меня Рябинина.

Я вынул вчетверо сложенный листок, исписанный крупным, не очень аккуратным почерком, словно писал пятиклассник.

"Уважаемая Валентина! Пишет вам тот самый Федот, который ехал с вами в поезде до Лосиноглебска. Может быть, вы меня не помните, но я вас забыть не могу. И вот решил написать, простите за такую дерзость.

Не знаю, с чего начать. С того, что впервые так остро переживаю разлуку с Родиной? Это есть, конечно. Но не это самое главное. Просто мне необходимо поделиться с вами тем, что я чувствую. Вот именно, не с кем-нибудь, а только с вами, Валентина, потому что ваше лицо стоит передо мной, как живое.

У меня в каюте томик стихотворений Николая Рубцова, и я читаю и перечитываю его "Слово о первой любви". Помните?

Тобою - ах, море, море!

Я взвинчен до самых жил,

Но видно, себе на горе

Так долго тебе служил

Любимая чуть не убилась

Ой, мама родная земля!

Рыдая, о грудь мою билась,

Как море о грудь корабля

В печали своей бесконечной,

Как будто вослед кораблю,

Шептала: "Я жду вас вечно".

Шептала: "Я вас... люблю"

Раньше в плавании мне было грустно лишь оттого, что я вдали от Родины. Ностальгия - ничего не поделаешь. Но теперь мне вдвойне грустно: уходя в море, я не услышал ни от кого таких слов. И очень, очень хотел бы их услышать от одного-единственного человека на земле - от вас...

Впрочем, как передать мое состояние? Разве что словами моей любимой поэтессы Анны Ахматовой:

То пятое время года,

Только его славословь

Дыши последней свободой,

Оттого, что это - любовь

Высоко небо взлетело,

Легки очертанья вещей,

И уже не празднует тело

Годовщину грусти своей..."

- Вы представляете, - воскликнула Рябинина, внимательно следившая за мной, - а я даже не знала, кто такая Ахматова... В школе мы Пушкина, Лермонтова проходили. Ну, еще Маяковского и Есенина. В журналах читала Евтушенко... Побежала я в библиотеку, набрала поэтов разных. Ой, интересно! Прямо по-другому все воспринимать стала... Особенно Рубцов мне понравился. А когда Федя написал, что этот поэт умер в 35 лет, поверите, я даже плакала, читая его стихи!

- Значит, вы сразу ответили Бурмистрову? - спросил я.

- Как же можно не ответить на такое письмо? - искренне удивилась Валентина. И, вздохнув, продолжила: - Он тут же в ответ второе прислал... Она протянула мне другое письмо.

"Дорогая Валя (разрешите мне теперь называть вас так)!