Смотрит грустно и печально, в душу лезет, головой кивает.
Не просто лезет – без мыла пролезает.
Ну понятно – расчет в коридоре, берет стандарт. Орал и классику, прошу заметить.
Дальше шмотки на кресло, душ, тапки, полотенце.
И вот сидит он уже голый на моей кровати, но начинать все как-то не спешит.
– Ну, рассказывай. – говорит он. И смотрит грустно.
– О чем, милый? – спрашиваю я.
И готовлюсь к девиационной прозе.
О чем может попросить рассказать голый мужик, сидя на моей кровати? Щас угадаю. Нашептать про групповушку? Рассказать, как я себя ласкаю? В какой позе я хочу?
Мне-то пофиг. Что захочет – расскажу.
– Как дошла до жизни такой… – уточняет он.
И смотрит пристально.
Баалиин! Вот как я это ненавижу! И вопрос этот дурацкий, и людей, что его задают.
Шла, шла и дошла.
Улыбаюсь заученно:
– Милый, это совсем не интересно. Давай лучше ты мне расскажешь, как любишь. Да?
И аккуратненько беру его за член.
Он убирает руку:
– Нет, ну подожди. Не так сразу. А вот расскажи, тебе нравится твоя работа?
И тут же, не давая мне ответить:
– Только не говори, что нравится. Это же ужасно, правда? Вот так, с любым… Ужасно, да?
И смотрит печально-печально.
Я перезагружаюсь. Какого ответа ждет голый мужик, который пятнадцать минут назад оставил мне баблишка и потопал в душ?
Вот я скажу, что да, ужасно – и что, он встанет и уйдет, подкинув мне деньжаток?
– Работа как работа, – говорю я ровно, – бывает хуже. Давай-ка лучше что-то делать.
Он явно понял, что жаловаться я не собираюсь, и сразу завел монолог:
– Ах, бедная девочка, я понимаю, ты не можешь мне сказать всю правду.
Но ты знаешь – я вас всех так жалею… Вот жалко мне. Я когда смотрю на это все – молодые девочки, как мне вас всех жалко, что так жизнь сложилась. Я же все понимаю, я понимаю, что на самом деле это все очень тяжело. Ну ничего, все еще наладится, обязательно…
В этот момент я одупляюсь, что он гладит меня по руке.
– Иди сюда, моя девочка, – тянет он меня и зачем-то начинает гладить по голове, – я буду с тобой очень нежным, я не такой, как они все… бедная моя девочка.
Я аж расчувствовалась.
А у него встал.
Ээх, видали мы вас, извращенцев.
И я надеваю резинку, становлюсь лицом в подушку.
– Моя бедная дееевочка, моя бедная дееевочка… – шепчет он, поглаживая мою спину, и…
– Аай! – выскакиваю тут же. Он явно не туда попал. Точнее, туда, но не туда, куда уплочено.
– Ой-ой, прости, – говорит он виновато, – я нечаянно.
И смотрит преданно-преданно.
– Осторожней, милый, – воркую я.
С кем не бывает?
– Аааай! – вылетаю я из-под него второй раз. На этот раз он мало того, что попал в неоплаченные номера, так еще и прошел дальше.
– Ой-ой! Прости, что, снова не попал? – он донельзя сконфужен.
– Не туда, – нахмуриваюь я, – давай я лучше буду снизу. Тебе удобней будет попадать.
– Нууу… – говорит он обиженно, – я не хочу, чтобы ты снизу. Я буду аккуратно, извини.
– Ладно.
Я снова встаю в позу зю.
Он попадает куда надо, две-три фрикции, иии…
– Та твою ж маму! – ору я.
На третий раз я понимаю, что целится-то он как раз очень хорошо. И как раз туда, куда он хочет.
Я разворачиваюсь, сажусь:
– Милый, если ты хочешь попадать туда, куда ты попадаешь, доплати, возьми смазку и попадай.
– Ой, прости-прости! – тараторит он. – Я действительно случайно. Прости, ты такая сладенькая, я просто не могу себя контролировать.
– О’кей, – говорю я, – тогда давай я буду все контролировать.
И ложусь на спину. Он слегка обижен, но не возникает. Громоздится сверху, и процесс идет.
– Расслабься, – шепчет он, – ты так напряжена. Расслабься, доверься мне, все будет хорошо, моя хорошая бедная дееевочка…
Его руки скользят, скользят, скользят… ну и куда они скользят?!
Я ловлю палец на подлете. Вот прямо где-то рядом с неоплаченными номерами.
Зассрранец!
– Ну что тебе, жалко? – вдруг говорит он мне зло. – Я только разик, тебе что, жалко?
– Да, жалко, – отвечаю я не менее зло, – на анал мы не договаривались.
– Ой, что ты из себя целку строишь? – взрывается он. – Какая тебе разница, куда?
– Разница есть, – спокойно отвечаю я, – доплатишь – не будет.
– Ладно, нет так нет, – как-то слишком спокойно говорит он, – давай тогда лучше минет.
– Хорошо, милый, – усмехаюсь я, меняю резинку, устраиваюсь поудобней, наклоняюсь…
И понимаю: что рвать – ему совсем не принципиально. Начал с моей попы, а теперь рвет волосы.
Ему явно нужен мой скальп. Целиком.
– Милый, – замечаю я, – ты не мог бы аккуратней? Расслабься, я все сделаю.
– Да-да, хорошо, хорошо… ООО, как хорошо, – он расслабляется, – да, да, давай, моя девочка…
И тут так – ххоп!
Живой шампур, глаза навыкате, мычу.
Нет, я-то могу так глубоко. Но не внезапно же! Я ж не готова. Ну и скальп мне отчаянно жаль.
Он ослабляет хватку, и я отскакиваю, как ошпаренная.
– …..!….!….! – выдаю я ласково, хриплю и хватаю воздух.
– Больно, да? – виновато спрашивает он. – Прости, я нечаянно.
И так пять раз.
– Ой! – каждый раз говорит он участливо.
«Сссука…» – думаю я про себя.
Он одевается долго, сопит, в последние пять минут садится на кровать, смотрит печально и полуспрашивает-полуутверждает:
– Ну, я еще приду?..
И продолжает: