Записки prostitutki Ket

Вподмышечку

Куда мужчины обычно присунуть пытаются?

В-туда-откуда-мы-все-вышли?

Да!

В попу?

Угу.

В рот?

Ага!

А куда еще?

А, «между сисечками»! А, кстати вот, это устойчивое выраженьице «между сисечками» — оно не мое. Это клиенты так говорят. Не между грудей, не меж сисек, а так:

— Адаваймеждусисечками??

А давай, дорогой друг, не вопрос. Мои сисечки позволяют междусисечками делать.

Если я спрошу вас сейчас, куда еще, — одна половина сильно задумается, другая уйдет в глубокое умственное пике.

Даю наводку. Есть, ееесть еще одно место!

«Вподмышечку» называется.

Ходит дядечка ко мне один. Тоненький, тощенький, весь какой-то жиденький, ручки-ножки на шарнирчиках. И разговаривает он так же, как и выглядит:

«А есть чайчик?»

«Мне еще сахарочку».

«Кинь мою рубашечку».

«Дай полотенечко».

«Ляг на спиночку».

«Адаваймеждусисечками».

И воооот! Вот апофеоз!

«А давай в подмышечку»

Он меня «вподмышечку» всегда.

Вподмышечку у нас всегда происходит так: дядя несколько раз, постанывая, облизывает мне это вожделенное место, потом я плотно прижимаю руку, и начинается. Дядя двумя пальчиками начинает аккуратненько входить мне «вподмышечку». Потом тремя. Что он представляет, я догадываюсь.

При этом он закрывает глаза, откидывает голову и явно наслаждается.

Зачем это делать с моей подмышечкой, когда у меня есть другие, более уютные места, для меня всегда загадка.

Но хочет — и ладно.

Поелозив пальчиками у меня вподмышечке, он долго пристраивается и приноравливается. Что вполне естественно, учитывая то, что член у дяди коротковат и «вподмышечку» еще ни разу полностью не зашел.

«Междусисечки» мешают.

Наконец — ура! — дядя пристраивается, процесс идет. Одной рукой он держит меня за плечико, другой за одну из междусисечек.

Я подмахиваю подмышечкой, дядя прется страшно, слегка мычит и, наконец, с тоненьким стоном кончает.

— Заинька, ну я пойду? — говорит он мне на прощание.

Целует меня в шеечку и уходит.

Он вернется. Куда ж он без «вподмышечки»…

Эдип

Он не понравился мне сразу.

Среднего роста, с потрясающей фигурой, очень красивый, светловолосый, кареглазый, с тонкими губами и отточенными, как под резец, чертами лица, но так бывает: смотришь на человека и ловишь себя на том, что от странной, почти интуитивной неприязни невозможно избавиться.

Но он не делал ничего такого, за что можно было бы сразу отказаться от него как от клиента. И я списала это чувство на собственные нервы.

Удовлетворенно скользнул по мне взглядом, сказал: «Похожа», улыбнулся шикарной улыбкой признанного соблазнителя — мне, и совершенно безразлично посмотрел на маячащего за моей спиной Сережу.

Похоже, он привык к таким вещам.

— Охрана? — спросил он меня, улыбаясь. — Сама боишься, или все-таки салон?

— Такая жизнь, — неопределенно хихикнула я, — милый, рассчитайся с мальчиком, он уйдет, я останусь.

Каюсь, не всегда, но часто, когда я езжу к клиенту, я прошу Сережу подняться со мной. Сережа, мой таксист, крупный мужик, проверенный человек, за небольшую благодарность изображает эскорт девочки по вызову. Так безопаснее.

Деньги он привезет мне позже или наутро, если меня берут на ночь.

Клиенты иногда пугаются такого бесплатного приложения, но я не люблю выезды, а жизнь такова, что приходится рисковать.

Этот рассчитался сразу, без лишних вопросов. Сережа взял деньги, под безразличным взглядом хозяина квартиры для проформы заглянул в комнату, ванную и кухню и ушел.

— Ну заходи, Кээтрин, — чуть растягивая звуки, сказал мне кареглазый. И представился:

— Ник.

— Никита? — я заставила себя улыбнуться и потянулась к ремешку босоножки.

— Просто Ник, — уточнил он, — не снимай обувь, мне нравятся ножки на шпильках.

И проводил меня в комнату. У нас было два часа.

Я села на кровать.

— Знаешь место, — ухмыльнулся он, и мне почему-то стало не по себе. — Пьешь?

И, не дожидаясь ответа, открыл шампанское из бара. Разлил по бокалам.

— Давай за вас, прекрасных… Девочек… — он посмотрел на меня изучающе, и мы чокнулись.

— Нравится? — спросил он меня вдруг и обвел глазами комнату.

— Интересная, — покривила душой я.

Комната была мрачновата (сине-серо-черные обои с четкими вертикальными линиями), хайтэковская стенка с плазмой по одну сторону, кровать с кованой спинкой — по другую, столик и пара бескаркасных кресел-пуфов.

И полное отсутствие штор на огромных, во всю стену, окнах.

Комната была очень мужской.

Комната была какой-то совершенно холодной и нежилой.

— Мне нравится, — безразлично сказал он вдруг и налил снова, — я делал ее так, как сам хотел (он выделил это «сам»).

На секунду задумался, пробежался взглядом по моим ногам и сказал совершенно ровно:

— Сними трусики.

Я встала, скользнула руками сбоку по бедрам, приподнимая юбку, подцепила пальцами тонкие ниточки, повела руки с трусиками вниз.

— Стой, — сказал он резко, — медленно. Медленно.

Я подчинилась. По спине пробежал легкий холодок.

— Смотри мне в глаза, — так же ровно продолжил он, холодно-оценивающе разглядывая меня.

Я стояла. Он, расставив и вытянув ноги, сидел в кресле напротив, с бокалом в руке. Я смотрела ему в глаза и очень медленно стягивала с себя черные стринги.