Записки простодушного. Жизнь в Москве

Далее профессор, безбожно грассируя, объясняет, что частушка присуща не только русскому народу Приводит старую чукотскую частушку:

Медведя убили мы,
Эх, не поделили мы.
Приходил делить шаман,
Лучший кус ему в карман.

Но пришли новые времена, и обездоленный чукотский народ запел новые песни. Показательный пример – частушка, которую профессору посчастливилось записать в экспедиции на Чукотку:

Ночью тёмною окрест
К нам в ярангу вор залез.
Хорошо, что он залез
Не в родное МТС.

«Беда пришла в ярангу бедного труженика, он ограблен, обездолен. Но он «гад. Гад, что не постгадало общее достояние» – то, что он трогательно, пусть не совсем грамматически правильно, называет «годное МТС» – вместо родная МТС (машинно-тракторная станция). Общее он уже ценит больше частного».

Устраивалось очень скромное, но весёлое чаепитие. В кулинарии ресторана «Прага» закупали громадное количество слоёных пирожков с капустой. Женщины готовили «вкуснятину», представляли на конкурс торты с шутливыми названиями – «Каприз научного работника» и т. д. Потом песни, танцы (в Институте было тогда много молодёжи).

А в конце вечера мы обычно уходили «тесной компанией» в наш сектор. Чай, иногда вино, шутки, стихи. Оля Смирнова пела романсы, Галя Романова читала стихи Брюсова (Дорогие черты, искажённые в страстной гримасе… Вы солгали, туманные ночи в июне!..), я читал покорившие меня стихи Гумилёва – «Капитаны» (чья не пылью затерянных хартий – солью моря пропитана грудь), даже стихи, казалось бы, совсем не под праздничное настроение, например, «Вечер»:

Ещё один ненужный день,
Великолепный и ненужный!

Сектор сравнительно-исторического изучения восточнославянских языков

После окончания аспирантуры я был принят в Сектор истории русского языка и диалектологии, но очень скоро стал учёным секретарём вновь образованного Сектора – сравнительно-исторического изучения восточнославянских языков.

Сектор довольно большой и – как и весь Институт – по преимуществу женский: Мила Бокарёва, Надя Шелехова, Нина Хренова, Ира Ятрополо, Алла Сабенина, Лера Харпалёва. Мужчины – заведующий сектором академик В. И. Борковский, Саша Полторацкий и я.

Жили дружно. Со многими сотрудниками у меня сложились не только деловые, но и тёплые приятельские отношения.

Саша Полторацкий иногда в шутку подписывался так: КА-цкий. Утончённый интеллигент, он не мог терпеть малейшие проявления грубости, неловкости даже. Наша сотрудница Мила Бокарёва (Лопатина) увлекалась графологией – наукой об отражении в почерке свойств и психического состояния человека («у оптимиста последние, не умещающиеся в строке буквы, скашиваются вверх, над строкой, у пессимиста – вниз» и т. д.). Заглянувшему в наш сектор психолингвисту Алёше Леонтьеву она поставила диагноз: «Судя по почерку, ты человек скупой». Такой грубости сверх-предупредительный Саша вынести не мог: «Очевидно, Милочка имеет в виду разумную бережливость, экономность!» А Мила – своё: «Нет, я имела виду скупость». Я с Алёшей не был близок и не знаю, верен ли был Милин диагноз.

Полторацкий был поклонником живописи импрессионистов и постимпрессионистов и украсил нашу рабочую комнату репродукциями картин Ван-Гога, Гогена… «Начальство» это насторожило. И вот, приходит к нам какая-то комиссия (от партбюро? от месткома?), советуют снять картинки: «Это не соответствует духу академического института». Один член комиссии (профессор Бокарёв) пытался возражать: «А по-моему, голые таитянки лучше, чем голые стены». Чем дело кончилось, ей-богу, не помню. Сняли, наверное.

В нашу обязанность входило создание картотеки «Сравнительно-исторического синтаксиса восточнославянских языков». Тексты восточнославянских памятников (с XI по XVI в., до разделения Руси на три народности – русских, украинцев, белорусов) мы тушью переносили на листы кальки и отвозили в одну из московских лабораторий для снятия с них светокопий. Ворох рулонов готовых светокопий мы на институтской машине доставляли в сектор. Дальше картина, изумлявшая всех, кто заглядывал в нашу комнату: на столах, на полу, на подоконнике – рулоны, рулоны, рулоны и скорчившиеся фигуры сотрудников, ножницами разрезавших их на отдельные карточки-цитаты. Ну, и последнее – сортировка этих карточек по памятникам, разделам синтаксиса («Подлежащее», «Порядок слов», «Безличное предложение» и т. и.) и размещение их в громадных картотечных шкафах. Эта зачастую довольно монотонная работа оживлялась разговорами, шутками, анекдотами.