Записки провинциального священника

Помирись с Ольгердом. Великое княжество Литовское — такое же русское княжество, как и твое. Не толкай Ольгерда в объятия к папе. Будет единая вера — будет и единая Русская земля. Уйдет Ольгерд — уйдут русские иже с ним, переменят веру, и станут они ляхами и немцами, даже если и будут говорить на одном языке с нами...»

Не простил великий князь Московский Димитрий Иванович дерзкого монаха. Не помогло и заступничество митрополита Киприана. Ушел тогда иеромонах Даниил Сарский (прозванный так потому, что провел много лет в Сарае) в глухие, безлюдные места. Здесь по благословению митрополита он основал Сарский Преображенский монастырь и получил, наконец, от Предстоятеля Церкви сан игумена.

Не случайно, должно быть, Даниил основал монастырь в честь Преображения Господня. Видно, не только сближали его с митрополитом Киприаном общие церковнополитические идеи, но существовало между ними и глубокое духовное родство. Преображение Господне на горе Фавор особо почиталось исихастами, каковым был сам митрополит Киприан и, как явствует из названия монастыря, его опальный сподвижник.

Сарская Преображенская обитель при ее основателе была крохотным монастырьком с деревянной часовней и тремя избами для монахов. Но с годами она разрослась. Около монастыря появилось торговое село, а через два поколения, во время правления Ивана Васильевича, настоятель обители Филофей жаловался на шум и суету вокруг монастыря и, будучи продолжателем исихастской традиции, часто удалялся для умной молитвы в уединенные места, где возникло несколько скитов.

При Филофее Сарский монастырь достигает, можно сказать, вершины своего духовного расцвета. Сам Филофей (мирское имя его — Федор) в молодом возрасте, наслышавшись о подвигах афонских старцев, тайком бежал из родительского дома и после многих злоключений, исколесив Польшу, Германию и Италию, добрался все-таки до Святой Горы. Легко и быстро изучил он греческий язык и с жадностью необыкновенной набросился на книжную премудрость. Много читал патерики. Внимательно изучал сочинения преподобного Григория Синаита и, следуя его наставлениям, начал многотрудную борьбу с самим собой в жажде узреть собственными очами нетварный свет, просиявший на горе Фавор, и встретиться с Богом лицом к лицу. Читая творения св. Григория Панамы, он страстно переживал все драматические перипетии исихастских споров, ибо понял их главную пружину, их всеобъемлющий смысл, то, что ускользало от внимания его соотечественников, видевших в исихазме прежде всего ключ к нравственному совершенствованию. «Для россиян час еще не пробил, — думал Филофей,— но он пробьет, и они придут к той же драме и окажутся перед тем же страшным выбором, что и греки, зажатые между двумя жерновами: Западом и Востоком. И придется отвечать на вопрос, который сейчас может показаться им нелепым: как жить дальше — с Богом или без Него?» Вот он, вызов, брошенный ересиархом Варлаамом не только грекам, но и Руси, пока еще не подозревающей об этом.

Много лет провел Филофей на Афоне в молитве, размышлениях, чтении и переписывании книг. Но однажды старцы ему сказали: «Ты должен вернуться на Русь». И он понял: час пробил.

Когда, после тридцатилетнего отсутствия, Филофей вновь оказался в Москве, он не узнал ее — так изменилась белокаменная! Итальянские архитекторы строили новые стены Кремля, соборы и палаты. Иконописцы, подражая западным образцам, тщились изобразить в иконах не духовную, нетленную красоту, а плотскую прелесть. Как же молиться перед такими иконами?! И что окончательно сразило Филофея — протопопы в соборах (не какая-нибудь чернь!) святотатствовали, рассуждая о священных догматах, отрицая святость святых и Приснодевы Марии, ставя под сомнение троичность Божества и — о верх кощунства! — уподобляя Спасителя пророку («яко Моисей и Илия»). До такого не доходил и Варлаам, хотя природа ереси — это было ясно Филофею — одна и та же.

Пришел Филофей в митрополичьи палаты и, ссылаясь на священные догматы и отцов Церкви, стал разоблачать хулителей на веру. А челядь архиерейская смеется над ним: «Откуда, мол, ты такой ученый взялся? Не от греков ли пришел? Те, оказавшись под властью басурман, повредились в вере, и ты такой же!» Напрасно доказывал Филофей, что греки хоть и под властью басурман, но крепко в вере стоят и что Патриарху Вселенскому надлежит учинить суд над еретиками. Говорят ему люди архиерейские: «Что нам Патриарх Вселенский? Один суд у нас — суд Государев!» И вытолкали его взашей.