Записки психиатра

Через двадцать минут у нее произошел истерический припадок: выгибаясь дугой, грудью вперед, она закатывала глаза, выворачивала руки и билась в конвульсиях. Вслед за конвульсиями следовали рыдания и крики. Она кричала, что врач — это изверг, бесчувственный грубиян, а персонал — звери в халатах.

В течение следующего дня у больной было несколько истерических припадков по незначительным поводам. К вечеру она лежала без движения, совсем обессиленная, опухшая от слез. Так было и в течение последующих дней.

Наблюдая эту женщину, я видела, что цель у нее одна — привлечь к себе внимание окружающих. Ради этого она пользовалась любыми средствами. То принимала позу умирающей и, задыхаясь, стонала; то жаловалась на боли в печени, с плачем хватаясь за правый бок; порой с ужасом, разводя руками, шептала, что ослепла и ничего не видит. Когда все ее уловки были раскрыты с помощью всевозможных исследований и анализов, она в знак протеста против «произвола врача» отказалась от пищи. Она не ела два дня. Я было заколебалась, упрекнула себя в излишней строгости. На третью ночь во время дежурства, войдя неожиданно в палату, я застала ее за едой: торопливо и жадно она грызла шоколад и печенье. Я велела дежурной сестре отобрать весь продуктовый запас. Больная долго истерически плакала и после этого начала есть нормально.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я ее однажды на обходе.

— Очень плохо, — жалобно простонала она.

— Многое зависит от вас.

— Если бы я могла, то освободилась бы от болезни без ваших врачебных рассуждений, — заметила больная, и я почувствовала, что она меня ненавидит, как только можно ненавидеть мучителя и тирана.

— Почему вы не ходите? — спросила я.

— У меня болят ноги.

— Давайте, я вас посмотрю…

— Нет, сегодня я не в состоянии.

— Хорошо… Когда вы почувствуете себя лучше, я вас посмотрю.

На следующий день больная с помощью санитарок пришла ко мне в кабинет. Я попросила снять чулки.

— Пожалуйста, помогите, доктор, — и она протянула мне ногу в чулке.

— Пожалуйста, сделайте это сами, — ответила я.

— Санитарка! — позвала жена профессора.

— Не надо! — предупредила я. — Все необходимое для себя вы должны делать сами.

— Это правило для здоровых, а не для больных. Меня всегда одевали и раздевали.

— Ваши руки совершенно здоровы, и вы с успехом можете это сделать сами. Попробуйте.

Охая, она, наконец, стянула чулок, и я увидела холеную небольшую, слегка отечную ногу.

Выслушав сердце, я убедилась, что оно работает хорошо.

— Ваши отеки пройдут, как только вы начнете ходить.

— Прогноз приятный. Но все-таки я ходить не могу…

— Ваши ноги здоровы, и вы с настоящего момента должны ходить без посторонней помощи.

— Вы смеетесь, доктор!

— Совсем нет.

Эта изломанная женщина, истязающая себя, мужа, близких, всех, кто с ней соприкасается, изленившаяся, эгоистичная, была мне глубоко антипатична. Каюсь, я забывала, что передо мной пациент с укоренившейся нервной болезнью, и видела только никчемного человека. Но надо было сделать усилие, и я его сделала.

— Поймите, — сказала я, — надо выздороветь. Многое зависит от вас. Такая болезнь развивается обычно незаметно и постепенно.

— Очень прошу, расскажите! — патетически воскликнула женщина.

— Представьте себе ребенка или взрослого человеке со слабой, очень чувствительной нервной системой.

— А я, доктор, с детства безвольна и чувствительна.

— Предположим, что человек с таким слабым типом нервной системы попадает в строгую, трудную для него обстановку… Долго себя сдерживает. Однажды под влиянием чрезвычайно страшного или тяжелого для него обстоятельства он срывается и тогда наступает разряд, нервный срыв, аффект в форме тяжелых нервных симптомов или припадков.

— Вы как в воду смотрите, — перебила меня она.

— Сначала человек как бы защищается от ситуации припадками, а затем и сам уже не может с ними справиться — они стали болезнью. В представлении человека это несчастье, навязавшееся извне, против которого воля бессильна, а в действительности он не смог по-настоящему со своей болезнью справиться. Нечто подобное, вероятно, происходит и с вами.

— Доктор, все это удивительная правда! Разрешите рассказать вам, как я росла и какое у меня было детство. Вы, наверное, пожалели бы меня, право.

— Я и сейчас жалею вас, поверьте, и охотно выслушаю. И мы вместе найдем причину ваших страданий и возможность от них избавиться.

Больная, усевшись поудобнее, просто и доверчиво рассказала мне о своей жизни.

— Как сейчас помню мрачную, сводчатую церковь, темные лики святых. Бывало, зажгут много свечей. Они тонкие, потрескивают, гнутся от жары, а я часами смотрю на них, прищурив глаза, и огоньки мне кажутся игрушечными звездами, как на елке.