Записки психиатра

Потрясение не остановило работы. Снова были вставлены стекла, починены поврежденные провода, и работа закипела. Сердца советских людей были полны горячей ненавистью к фашистам. Патриоты шли в народное ополчение, чтобы преградить дорогу гитлеровцам, подступавшим к Москве. Многие литераторы, писатели и сотрудники издательства добровольно отправились на защиту родной столицы. Что касается Малова, то с ним скоро произошло что-то странное. Каждый вечер он осторожно подходил к окну и, прячась за штору, грозил кулаком гудящим в небе самолетам.

Однажды Борис Николаевич не пришел на работу и слег в постель. Когда раздавался зловещий звук сирены, возвещавший воздушную тревогу, он вскакивал и метался по комнате.

К Малову приезжали родственники, сослуживцы и заставали странную картину. Он лежал на постели и, уткнувшись лицом в подушку, рыдал. Жена теряла голову от горя.

Пригласили из поликлиники невропатолога, но тот рекомендовал консультацию психиатра. Психиатра долго не вызывали, из ложного предрассудка опасаясь травмировать больного.

Здоровье Малова ухудшалось. Наконец, пригласили районного психиатра. Старый опытный врач побеседовал с больным и, несмотря на уверения жены, что, кроме контузии, никаких травм не было, все-таки написал диагноз «Реактивное состояние» и направил Малова в психиатрическую больницу для окончательного выяснения заболевания.

Здесь впервые пришлось мне познакомиться с Маловым. История болезни, составленная районным психиатром, была довольно подробной, но мне показалась неубедительной. Я уже собиралась вызвать больного в кабинет, когда раздался стук в дверь и на пороге показался Малов.

— Вы доктор? — спросил он, метнув на меня сердитый взгляд. И, не спрашивая разрешения, быстро вошел в кабинет.

Его крупная фигура и низкий сочный голос показались мне внушительными.

— Садитесь. Давайте познакомимся.

Больной не сел, не подал руки, а нервно зашагал по кабинету.

«Вот уже есть один из симптомов шизофрении — негативизм, противится простым вещам», — подумала я, сразу решив, что районный психиатр ошибся.

— Когда вы заболели? — спросила я.

Не ответив на вопрос, он разразился бурной речью:

— Доктор! Я ничего не понимаю. Из меня хотят сделать сумасшедшего. Вы себе представляете? — гневно взглянул он как будто на меня и в то же время мимо.

Я сразу заметила его мрачные глаза, полное лицо, кудрявые смоляные редковатые волосы и почти детский, пухлый, бесхарактерный рот.

— Прислали этих, как их… в белых халатах. Они схватили меня и заперли в сумасшедший дом… сюда. А я не хочу быть сумасшедшим!

Потом он долго сидел, подперев голову руками. Видимо, находясь, как мне казалось, под властью своих бредовых идей, шептал: — Нет, им не удастся сделать из меня сумасшедшего. Не удастся. Не удастся!..

Он вышел из кабинета так же неожиданно, как пришел.

В следующие встречи попрежнему неохотно, но все же рассказывал, что по ночам через окно он видит своих врагов, которые хотят внушить ему, что он сумасшедший. «Но пусть они только мне попадутся!» — в ярости сжимал он кулаки.

«Шизофрения», — решила я и распорядилась усилить надзор за больным.

По всей вероятности, Малов был одержим зрительными галлюцинациями, под влиянием которых мог изувечить не только себя, но и других, и этого, видимо, районный психиатр не распознал.

В поступках Малова, как и вообще в поведении больных шизофренией, наблюдались переживания, лишенные реальности, и стремление отгородиться от окружающей жизни. При шизофрении страдает логическая сторона мышления. Такой больной может работать, но все его мысли, как бы раздваиваются и уже руководятся одновременно двумя импульсами. С одной стороны, больного направляет прежний опыт, с другой — его насильственно подчиняют себе больные бредовые мысли. Они как бы вклиниваются, мешают ему, а порой толкают к странным даже страшным по жестокости поступкам.

Прошло несколько дней. Для меня стало ясно, что районный психиатр ошибся в диагнозе. Однако в типичную картину шизофрении вклинивалось что-то непонятное для меня.

Беседуя с Маловым, я говорила с ним о науке, литературе, морали. Но эти беседы всегда прерывались его неожиданными вопросами вроде: «Почему лето не называется зимой?» Или: «Переносят ли крысы чуму?»

Чаще всего такие отступления бывали тогда, когда в поясках причины болезни я интересовалась характером его работы. Кто знает, может быть, именно в его работе и скрывался ключ к разгадке болезни? Возможно, неблагополучие в служебной жизни нарушило душевное равновесие и послужило толчком к острому психическому расстройству? Во всяком случае это необходимо было проверить, и я расспросила сослуживцев. Выяснилось, что никаких недоразумений на работе не произошло. Работал он хорошо, с увлечением, его отношения с товарищами были всегда наилучшими.

Однако и эти сведения ничего не объясняли. Логика Малова была необычной для больных шизофренией, у которых прежде всего она и страдает. Может быть, у него начиналась другая болезнь, например, прогрессивный паралич? Но тщательные расспросы, анализы и исследование не подтвердили этого.