В какое-то едва исчислимое мгновение один из немцев поднял руку и выстрелил в нашем направлении. Иванов чуть приподнялся и присел. Я размахнулся и бросил гранату. Страха больше не было!
— Подлюги! — зарычал я. — Пришли на нашу землю! Сволочь! — и от второй брошенной гранаты меня отбросило в хаос.
Грохот и дым покрыли березки, фашистские значки, самоуверенные лица. Как-то вдруг ощутился запах родной земли, сухих осенних листьев, смоченных кровью товарища, мелькнула в сознании и надломленная березка, на мгновение ощутилась острая боль в ноге.
— Малов! Плохо?.. Ранен?.. Ничего… пройдет… Врагам хуже… Совсем капут… — уложил одним махом восемь! — слышался мне откуда-то издалека, глухо, как из колодца, голос.
— Партбилет Иванова… письмо Марусе… — только запомнилось сказанное мне. Сознание ушло…»
Я кончала читать «Записки». Теперь загадка была разгадана.
После войны мне стало известно, что Малов был героическим участником еще одного боя. Больше я его не встречала.
ВСТРЕЧА В ГОСПИТАЛЕ
Госпиталь помещался в большой водолечебнице на берегу моря. Шла весна. Море бурлило и пенилось.
Новый больной моей палаты пришел в себя. Бледный, с запекшимся ртом, он дышал легче, но был еще очень слаб. Его доставили в бессознательном состоянии. Теперь он в недоумении оглядывал окружающую обстановку.
— Как ваша фамилия? — спросила я.
Больной широко раскрыл глаза и не ответил. Мне показалось, он побледнел.
— Это Михайлов… немой, — шепнула медицинская сестра.
Вопросов я больше не задавала. Уже нащупывался слабый, но ритмичный пульс. Больной приподнялся, написал несколько слов на клочке бумаги и передал мне.
«Доктор, не затрачивайте время. Если вам нужны сведения, то я напишу все. Это будет последнее творчество в моей жизни».
— Почему — последнее?
Он сумрачно посмотрел на меня, и я увидела в глазах его пустоту.
Мне стало не по себе, и я вышла.
— Такие кончают самоубийством, — предупредила я медицинскую сестру и установила за ним медицинский надзор.
Через неделю мне была передана рукопись. Вечером, закончив работу, я принялась за чтение.