Записки психиатра. История моей болезни

Не будь этот слабоумный субъект в состоянии маниакального возбуждения, у него при совершенно таких же внешних условиях, может быть, тоже возникло бы намерение совершить акт coitus. Но это первое представление, по законам ассоциации, быстро вызвало бы и другие представления, из тех, которые больной еще не утратил, напр. хоть представление о противозаконности изнасилования, представление о каторжной работе и пр. Произошла бы борьба между двумя противоположными мотивами, и победил бы, по всей вероятности, последний мотив. Мы знаем, что при маниакальном возбуждении у паралитиков половое побуждение обыкновенно бывает весьма усиленным. Но всего важнее то обстоятельство, что маниакальные состояния существенно характеризуются формальным расстройством деятельности представления, причем правильный ход процесса ассоциирования представлений резко нарушается, а само их движение становится чрезмерно быстрым и беспорядочным; тогда одни из представлений пробегают в сознании, совершенно не апперципируясь, другие же, прежде чем апперципируются (т. е. войдут в фокус сознания или остановят на себе внимание), уже отражаются на двигательной сфере и влекут к действиям. Таким образом, в выставляемом мною примере могло быть только следующее. Или представление об акте полового сношения, возникшее у нашего паралитика при виде женщины, имея в основе болезненно усиленное половое побуждение, заняло сознание с такою силою и так всецело, что прямо исключило возможность появления в сознании других представлений, а в особенности таких, которые могли бы составить мотив действования, противоположный первому мотиву; или же эти задерживающие представления хотя и появились в сознании действующего субъекта, но появились (по причине маниакального состояния больного) не в надлежащий момент, пробежали слишком быстро и по мимолетности своей не могли быть апперципированы: это значит, что из этих сдерживающих представлений, если даже допустить возможность их появления в сознании непосредственно перед моментом действия, у нашего субъекта не могло получиться мотива, способного уравновесить первый мотив. Итак, и при том, и при другом предположении у нашего паралитика не было свободы выбора между мотивами действования, не было в данную минуту «способности руководить поступками», и только потому-то этому субъекту не вменяется в вину его деяние, а вовсе не потому, что я назвал его паралитиком; ведь если бы я захотел, я мог бы назвать его, ну, хоть протагонистом.

Итак, М. гг., одно дело учение о свободе воли у спиритуалистов, и другое дело – учение об условной свободе воли у психологов. Спиритуалистическое понятие о воле исключает всеобщность действия закона причинности; у психологов же свободное действование есть не что иное, как частный случай действия этого закона. Еще раз убедимся, что современные юристы-теоретики ничего не имеют общего с «метафизикою». Один из членов редакционной комиссии, проф. Таганцев, в своем курсе русского уголовного права, Т. I, на стр. 67 говорит: «Действия человека, как добрые, так и злые, полезные и вредные, следовательно, в частности, и преступления, подобно всем мировым явлениям, безусловно подчинены закону причинности. Мы не можем сказать, что известное преступление могло быть или не быть: оно должно было совершиться, как скоро существовала известная сумма причин и условий, его вызвавших». На другой странице проф. Таганцев выражается так: «Все действия человека, с которыми одними и имеет дело уголовное право, не произвольны, а подчинены общему закону причинности, в силу чего и становится возможною рациональная теория наказания, как специального вида борьбы общества с преступлением». Итак, можно успокоиться, уложения имеют теперь подкладку не метафизическую, а утилитарную. «Свобода воли, – говорит философ Ланге в своей знаменитой «Истории материализма», – свобода воли, как факт субъективного сознания, столь же мало противоречит необходимости как факту объективного исследования, как мало противоречат между собой цветы и музыкальный тон».