Записки психопата

И не бойся тюрьмы… Главное - не бойся тюрьмы… Тюрьма озверивает… А это - хорошо. Бандиты эти грубые, бесчувственные - но не скрывают этого… Искренние… А ваши эти университетские - то же самое, а пытаются сентиментальничать… Умных мало - а все умничают… Чувствовать умно надо, чувствовать не головой, но умно… А ваши эти все - холодные умники… Тебе с ними не по пути… Они просуществуют, как твои Гущины…

Они не хотят существовать просто так… Они в мечтах - мировые гении… И, мечтая, существуют… Я знаю этих типов, я сам учился в университете… и - знаю… Они чувствуют - когда есть свободное время… И даже сладострастничают - только внешне… Я - знаю…

Они могут доказать ненужность того, чего у них нет… и для них это - признак ума… Главное для них - чистота… чистота своих чувствий… А их, этих чувствий, у большинства, почти у всех - немного - и содержать их в чистоте - нетрудно… Они, эти цивилизованные, будут ненавидеть тебя - говорю совершенно серьезно - ненавидеть! Все запоминай… и всем - мсти… Извини, что я, пьяный, учу тебя - вместо родителя… Ты - особенный, только на тебя и можно возлагать надежды… Главное - избегай всегда искренности с ними, - немного искренности - и ты прослывешь бездушным, грязным, сумасшедшим…

Ты! - бездушный и грязный! Хе-хе-хе-хе…

Налить еще, что ли?"

8 января

О! Слово найдено - рудимент! Рудимент!

9 января

Даже для самого себя - неожиданно:

Оскорбленный человек первый идет на примирение, а я не удостаиваю взглядом, спокойно перелистываю очередную страницу "Карамазовых" и - не подымая головы - лениво:

Катись к чорту.

И ничуть не смущает ответное скрежетание:

Ид-диот.

Все - спокойно, умеренно злобно, внешне - почти устало, без излишней мимики, а тем более - дрожи…

Удивительно, что спокойствие - не только внешнее…

По-прежнему шуршат "Карамазовы" - и никакого волнения.

10 января

.................................................................................................................................................................

11 января

Каюсь публично! - Пятого числа бессовестно лгал! И эти мои словечки - все ложь!!

И - никакой "пустоты"! Очередное кривляние - только и всего! И я вам докажу, что нет никакой "пустоты"! Докажу!! Сегодня же! Вечером!!

Прощайте!

12 января

Темно. Холодно. И завывает сирена.

Отец. Медленно поднимает седую голову из тарелки; физиономия - сморщенная, в усах - лапша, под столом - лужа блевоты. "Сыннок… Изввини меня… я так… Мать! А, мать! Куда спрятала пол-литра?…А? Кккаво спрашиваю, сстарая сука!! Где… пол-литра? Веньке стакан… а мне… не могу… Ттты! Ммать! Куда…"

Шамовский. Отодвигая стул. "Бросьте, Юрий Васильевич, это вам не идет!.. Хоть жены-то постесняйтесь… ведите себя прилично…" Встает, длинный, изломанный, с черной шевелюрой… делает два шага - и падает на помойное ведро…

Харченко. Нина. Лежит в красном снегу, судорожно извивается. "И-ирроды! За что!.. В старуху… Тюррре-э-эмни-ки-и!.. Тюре-е…"

Юрий. Невозмутимо. "Пап, заткни ей глотку".

Ворошнин. Вскакивая. "Не позволю! Не позволю! Без меня никто работать не будет! Директора убью! Сам повешусь!! А не позволю!.. Боже мой… Сил моих нет!.. Все, все - к ебеней матери!"

Викторов. Совершенно пьяный. Кончает исповедываться, хватает вилку и, упав на стол, протыкает себе глаз.

Бридкин. Недовольно поворачивая оплывшую физиономию. "А-а-а… опять… москвич… Ну-ну… Ты слышал про Шамовского? Нет?.. Вчера ночью… застрелился… И мне за него стыдно, не знаю - почему, а стыдно… Садись, я заплачу… Эй! Ты! Толстожопая! Еще триста грамм… Застре-лил-ся… Никого не предупреждал, кроме сына… Это - хорошо…"

Юрий. Прохаживается взад и вперед. Пинает все, что попадается под ногу. Взгляд тупой. "Тюрьма все-таки лучше армии. Народ веселый… Вчера в дробильном цехе работали, двоим начисто головы срезало под бункером, все смеялись… и я тоже. Бригадир споил, ни хуя не понимали, я даже ничего не помню… Я вообще пьяный ничего не помню… и не соображаю… делаю, что в голову придет… забываю вот только вешаться… пришла бы в голову мысль - обязательно бы повесился. Это, говорят, интересно, - вешаться в пьяном виде, один у нас хуй вешался, рассказывал - как интересный сон, говорит…"

Андрей Левшунов. Вдруг поднимает голову и, схватившись за грудь, начинает яростно изрыгать в стакан. В бессилии откидывается на спинку стула; затем неожиданно хватает стакан, выпивает до дна - и снова наполняет. И так - бесконечно, и под хохот одобрения.