Записки раздолбая, или Мир для его сиятельства

Теперь понял про платье Катрин. Почему скромное. Чтобы можно было ноги поджимать, разжимать, и то, что под платьем не смущало своим видом далее возлежащих. В Риме к обнажёнке ровно относились, здесь с этим более сложно, но не катастрофично — до Тёмных веков и их забитости не дошли.

— Что ты так смотришь? Это же «Сийена», — не поняла моё удивление виконтесса.

— Я понял. — Ричи в подобных бывал. Удивлён был только Рома. Ибо у Ричи в башке такие таверны никакого отклика не оставили, отклик оставляло только поглощаемое вино, и раз так, ярких эмоций, за которые я мог заранее зацепиться, в памяти не всплыло. Нельзя вспомнить что-то по заказу, и я не думал об этом, пока не очутился здесь.

«Рома, хорэ удивляться, не пали мне хату!» — прикрикнул я сам на себя.

— Никогда не был в таких дорогих заведениях? — по-своему поняла паршивка, обнажая в улыбке белые зубы.

— Честно? Нет. — Я сказал от имени Ромы, так что не соврал.

— Садись, если что не так — подскажу.

Возлегли. Слова-то какие, как прикольно звучат: «Возлегли с красавицей виконтессой на мягкие подушки». А если добавить, что возлегли в компании десятков трёх человек обоих полов и всех возрастов — вообще на групповуху массовую потянет. Или свинг-вечеринку. «*гундосым переводом Володарского* Студия Private, совместно с Marc Dorcel филмз, представляет…». Но нет, мы просто лежали рядом, оперевшись на локти, я бессовестно пялился в её декольте (шубу и кофту оставила слугам при входе), и мы… Ели виноград.

— Угостишь сеньориту вином? — продолжала улыбаться она, картинно поигрывая полушариями, умело переваливаясь на месте, меняя углы и точки опоры. Считала меня деревенским увальнем, попавшим на королевский бал Золушком, и получала от этого удовольствие. Я не хотел пить, жизнь здесь пересыщена алкоголем, но признаюсь в этом — сразу заподозрят в моей персоне попаданца. Да и чё-то действительно тупанул: кабак, сеньорита… И без алкоголя?

— Предпочитаю быть пьяным от ощущения близости твоих губ, — ещё откровеннее впился я глазами в полушария. — И глаз. И прекрасного ущелья между крутых горных холмов (спасибо братве у церкви — только сейчас заценил энергетику фразы). — А теперь поднял голову, встретившись с её глазами.

Она картинно заглянула в декольте, поправила там что-то ладошкой и снова рассмеялась.

— Рома, я, конечно, польщена, но не думала, что ты настолько непрофессионален.

— Зай, уже сказал, я — квестор, — повторился я с тяжёлым вздохом: «Ну достали уже. Говорю же, это правда». -Точнее пока что — его помощник. Но крепостной не может быть настоящим квестором, это не надолго. Я согласен поиграть в шпионские игры, но только если это не повредит моему графству. Где я родился и вырос.

— Он предложил тебе баронство? Сотник? — резко напряглась она.

А вот тут я чуть не спалился. Ибо я — сын наёмника, не привязанного к определённому хозяину. Патриотом могу стать только в случае дачи вассальной клятвы. И никак иначе. Феодализм-с, господа. Тут в принципе нет национальных государств, и нет понятия «патриотизм» как такового. Родина — это не там где родился, которую надо любить, даже если она уродина. Родина там, где ты живёшь и служишь. Если сеньор плохой — найди другого сеньора, и у него будет твоя Родина, которую надо любить и за которую надо умереть. Национальности и религии вторичны.

— Ты пока что поманила морковкой, как ослика, — покачал я головой, вложив в голос уверенность, стараясь сверкать глазами. — И не факт, что исполнишь обещание. А здесь я гарантированно им стану, если справлюсь.

А теперь вроде логично. Теперь поймут. Да и в принципе оно так и есть — она пока только обещает. А чего стоят обещания юных изнеженных пресыщенных властью девушек?

Виконтесса задумчиво кивнула — прокатило.

— Я говорю серьёзно, Ромарио. Я выбью тебе баронство. Но твоим вассалом будет не граф, а сам король.

— Вот когда выбьешь — и будем разговаривать, — отрезал я, пробуя другие фрукты — тут были и такие, каких нет на Земле, и память Ричи подсказывала, что это вкусно.

Говорили мы тихо, шёпотом, благо лежали голова к голове. И немного напряглись, услышав сзади подвыпивший возглас:

— Эй, хозяйка, а почему у нас на самом почётном месте лежат какие-то простолюдины?

— Встречу вам с сотником устрою, — буркнул я. — А дальше ты права, посмотрим.

С её стороны раздался тяжёлый вздох, а губы тронула милая улыбка.

— Чудо моё, откуда ты такой взялся?

— Мама с папой родили.

— Я говорю, почему какая-то голытьба лежит на самом почётном месте? Вы тут совсем опухли, торгашня?

Она щёлкнула пальцами, и рядом тут же материализовалась симпатичная служаночка лет двадцати, не более, в переднике и в платье с голыми ляжками. Тога — не тога, туника — не туника, чем-то на римский стиль смахивало. Но, видимо, декор «под Рим, как мы его понимаем», а не что-то из наследия.

— «Звезда Мериды» урожая шестьдесят второго года, или «Южная принцесса» шестьдесят второго или шестьдесят пятого. Есть?

— Найдём, ваша милость. Что-то ещё?

Взгляд виконтессы на меня. Я закачал головой.

— Доверяю вкусам её милости.