Записки разумного авантюриста. Зазеркалье спецслужб

Мы спускаемся по страшно запущенной лестнице на самый нижний этаж. Перед нами дверь в коридор. Ребята чуть оттирают меня и прикрывают собой, двое сосредоточиваются по жестам командира, готовясь вкатиться в неизвестное, а значит, опасное пространство. Внезапно из-за двери раздается одиночный пистолетный выстрел. Ребята мгновенно не просто открывают дверь, а срывают ее с петель.

Коридор пуст. В конце его за столом дежурного надзирателя в неестественной позе, откинувшись на спинку стула, сидит человек в форме унтер-офицера. Мы почти бегом приближаемся к нему. Вано скидывает тело на пол, чтобы лучше его рассмотреть. Мундир застегнут на все пуговицы, ключи от камер аккуратно лежат на журнале рядом с двумя снаряженными магазинами от табельного пистолета. Рядом монитор системы наблюдения, на нем четко виден стол дежурного на расположенном выше этаже. Камер на этаже всего три.

Того, кого мы искали, я нахожу в самой большой камере. Две остальные пусты. Ребята присоединяются ко мне и застывают, словно безмолвные истуканы, едва переступив вслед за мной порог камеры. Я оборачиваюсь и вопросительно смотрю на них. Валерка с трудом проглатывает подкативший к горлу комок и беззвучно шевелит губами. Я без всякого сурдоперевода могу прочитать по его губам, что он говорит, потому что у меня в голове возникает точно такая же матерная, в три этажа, фраза. Остальные парни стараются не поднимать глаз.

Передо мной на цепях полувисит человек, а точнее, живое существо, похожее на человека. Я с содроганием разглядываю обрывки одежды, спутанные грязные волосы, немытое тело со следами пыток. Я приближаюсь к нему, осторожно приподнимаю голову и всматриваюсь в лицо со следами старых и недавних кровоподтеков. Это он! Перевожу взгляд на два других «посадочных места», и меня охватывает дикая, неконтролируемая ярость. На крюках висит то, что еще недавно было человеческой плотью. Только теперь мне становится понятно, почему этот унтер предпочел пустить себе пулю в висок. После всего увиденного мы вряд ли стали бы цацкаться с ним и его собратьями по ремеслу палача.

Я поворачиваюсь к ребятам. Они без слов понимают, что надо делать. Сильные мужские руки осторожно снимают стонущего человека с крюка и укладывают на легкие военные носилки, стоявшие в углу. Валерка дает команду на выход, и в то же мгновение двое бойцов вталкивают в камеру испуганного человека с медицинским чемоданчиком в руке. Он с невероятным испугом смотрит на нас, повторяя:

– Я не пытал их, я не пытал их! Я только врач. Мне просто приказывали…

Я жестом показываю ему на человека на носилках. Врач базы склоняется над узником. Морпехи аккуратно протирают его тело влажными полотенцами. Медик трясущимися руками изо всех сил старается помочь нашим парням, бестолково суетится. И то и дело оглядывается на меня, надеясь своей активностью заслужить мою благосклонность. Он прекрасно чувствует, от кого исходит главная опасность.

Наконец спасенный нами пленник более или менее приведен в человеческий вид. Врач осматривает теперь уже пациента. Я приближаюсь и встаю у него за спиной и чуть сбоку. Человек жив, он дышит, но глаза остаются закрытыми. Врач открывает свой чемоданчик, быстро извлекает набор для инъекции и коробочку с несколькими ампулами. Набирает шприц. Старательно и аккуратно протирает место для укола на руке у пациента. Берет шприц. Я кладу руку ему на плечо. Врач испуганно оборачивается и, понимая, что от него требуется, кладет в протянутую мной ладонь пустую ампулу. Я изучаю название препарата и молча киваю ему. Укол вызывает на лице измученного человека гримасу страдания. Это неплохо – значит, он чувствует боль и должен скоро прийти в себя.

Проходит несколько томительных минут, и человек медленно открывает глаза, дыхание становится ровнее, глубже, кожа на щеках немного розовеет. Человек оглядывает нас, останавливается на мне, в его глазах появляется то изумленное выражение, которое хорошо знакомо каждому из нас и возникает при случайной встрече с приятелем, с которым расстался очень-очень давно.

– Ты меня слышишь, Боря? – обращаюсь я к нему.

– Да, слышу, – тихо, но внятно отвечает он и в доказательство чуть кивает головой.

– Это я, Иванов. Ты меня понял? – опять обращаюсь я к нему.

– Понял. Иванов. А где… – Закончить фразу ему не удается.

Горло его перехватывает спазм, по щекам струятся слезы. Он закрывает глаза и отворачивается к стене.

– Боря, сейчас главное, что ты жив. Остальное потом, – еле сдерживая себя, произношу я, не вполне понимая, кому адресована эта фраза, потому что мой друг детства опять отключился.

И вдруг замершее было время вновь пускается вскачь. Словно в ускоренной съемке, я хватаю за шиворот врача и волоку его к выходу. Ребята подхватывают носилки с Борисом, медицинский чемоданчик и спешат за мной наверх.