Записки разведчика

С чувством невыполненного долга уходили мы от Поляницы. Уставшие, голодные, изнывающие от жары хлопцы еле волочили ноги. Двух тяжелораненых несли посменно. Шли молча, никто не роптал на трудности, но вместе с тем пропали веселость и шутки. Не вызвало особого оживления и происшествие с немецким самолетом. Обнаружив нас, он долго кружился над горой. Мы не прятались, он принял за своих и сбросил вымпел. Мы извлекли записку, в которой предлагалось занять высоту и не допустить прорыва партизан на восток. Мы еще больше стали тревожиться за судьбу соединения.

Сберегая силы, подъем преодолевали наискосок. Поминутно останавливались, чтобы подтянуть отстающих и передохнуть. Впереди нас манил темно-зеленый массив леса на перевале. Там, по крайней мере, можно под деревьями укрыться от знойного солнца.

Наконец нам немного повезло. Еще издали на склоне горы мы увидели голубоватое пятно на полонине. Особого значения не придали. Цветы? Подумаешь, невидаль какая! Здесь на каждом шагу их сколько угодно. Однако, когда подошли ближе, наше настроение резко поднялось. То, что мы приняли за цветы, оказалось черникой. Никогда в жизни мне не доводилось видеть такого обилия ягод. Мы набросились на них. Загребали целыми горстями и запихивали в рот. Первое время я даже не ощутил вкуса. Единственное желание, как можно больше захватить пригоршней и утолить голод.

– Попасемся, — повеселев, выкрикнул Гриша Дорофеев. — Переходим на подножный корм.

Обобрав ягоды с ближайших кустиков, мы переползали к следующим… Около получаса лакомились черникой. А когда поднялись и посмотрели друг на друга, не могли не рассмеяться. Руки, губы и язык окрасились в синий цвет, как будто их чернилами облили.

– Кончай пастись! — подал команду Вершигора, вытряхивая из бороды застрявшие ягоды и листья.

Только теперь заметили, что там, где мы проползли, остались лишь зеленые полосы, которые стрелами вонзались в голубое поле ягодника.

Пошли веселее. Одолели подъем, вошли в лес и напали на тропу. Эта тропа к вечеру привела нас в урочище Буковину, где располагался штаб.

Нас встретили с радостью. Еще бы! Ведь три боевые роты возвратились в строй. Нашей же радости не было границ. Старшина Зяблицкий торжествовал.

– Я знал, что разведчики не пропадут! — возбужденно говорил он, обнимая товарищей. — Завтрак приготовил – вас нет, обед приготовил – тоже нет. Придут, думаю! Трижды подогревал. Зато теперь ужин получится на славу. Первое суп, второе галушки, третье – чай. Даже лепешки испекли наши девушки…

Вася так расхваливал блюда, что казалось, мы попали в первоклассный ресторан. Но начали есть и возвратились к действительности. Галушки представляли собой кусок теста, который приходилось резать ножом. Суп – мучная болтушка. Однако мы настолько изголодались, что прямо набросились на еду, и котелки быстро опорожнились. Подкрепившись, завалились спать. Теперь уже ничто не страшно. Мы со своими!

НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ

Неудача в бою за Поляницу заставила не только командиров, но и всех партизан задуматься над создавшимся положением, мобилизовать все свои силы, которые неимоверно быстро таяли в непрерывных боях. Над соединением нависла смертельная опасность.

Гитлеровцы, окрыленные тем, что сумели преградить партизанам путь на юго-восток, активизировали свои действия, захватили командные высоты и закрыли нам все выходы из гор. С юга нас подпирала венгерская дивизия, с юго-востока и востока – 273-й горно-стрелковый и 32-й эсэсовский полки. С севера и запада – 6-й и 26-й полки. Авиация группами от двух до десяти самолетов наносила непрерывные удары по колонне, а также по району сосредоточения. Кольцо окружения сжималось с поразительной быстротой.

Немцы считали разгром партизан решенным делом. Горы, полонины, ущелья пестрели фашистскими листовками. В них сообщалось, что мы окружены, и «любезно» предлагалось «прекратить бесполезное сопротивление и сдаться в плен». Всем, кто добровольно сдастся, гитлеровское командование обещало чуть ли не райскую жизнь. «У вас иного выбора нет: голодная смерть или сытая жизнь в плену», — говорилось в листовках. Тем, кто выдаст Ковпака и Руднева, предлагалась высокая денежная награда. Голова Ковпака первоначально была оценена в пятьдесят тысяч польских злотых или немецких марок, по выбору предателя. Но проходили дни ожесточенных боев, и цена на голову партизанского вожака выросла до ста тысяч.

Партизаны предпочли голод и смерть в бою!

Утром двадцать девятого июля командиры батальонов и рот собрались в штабе соединения, чтобы обсудить создавшееся положение. Ковпак открыл совещание и предоставил слово комиссару.

Так уж повелось, что командир первое слово давал Рудневу, а затем внимательно, терпеливо выслушивал остальных командиров и в конце давал указания.

Руднев похудел, но, как всегда, был гладко выбрит и аккуратно одет. Он говорил спокойным голосом: