Записки разведчика

– Ничего, Дуся, не беспокойся. Все будет в полном порядке.

Однако порядка не было.

С наступлением темноты мы возобновили движение. Чтобы сэкономить силы, пошли заброшенной дорогой до Белых Березок, перешли мостик и оказались перед грудой развалин. Уцелевшие трубы печей, словно зенитки, угрожающе нацелились в небо.

В прошлом это было большое село, расположенное на южной границе Брянских лесов. Оно тянулось вдоль речушки на протяжении полутора километров.

При отходе частей Красной Армии в селе были оставлены тяжелораненые советские воины, которые после выздоровления вместе со всеми взрослыми мужчинами ушли в партизанские отряды. Дома остались старики, женщины и дети. Когда партизаны начали делать налеты на вражеские штабы, гарнизоны и железные дороги, фашистское командование стало применять карательные меры против мирного населения, надеясь этим самым заставить партизан отказаться от борьбы.

Гитлеровские каратели ворвались в Белые Березки и соседние села и полностью сожгли их. Тех, кто пытался тушить пожары, расстреливали на месте или бросали в костер и сжигали заживо. Такая участь постигла и партизанские семьи. Фашисты со свистом и хохотом расстреливали беззащитных жителей… Этими расправами гитлеровцы рассчитывали запугать мирное население, добиться его повиновения и тем самым лишить партизан поддержки. Однако надежды врага не оправдались. Жители, лишившись крова, уходили в лес и от скрытой помощи партизанам переходили к активным действиям. Они пополняли партизанские отряды и с оружием в руках мстили врагу за сожженные хаты, поруганных жен, матерей и сестер.

…Вид сожженного села напомнил мне декабрь первого года войны. Тогда фашисты удирали из-под Ельца. Там они показали свое звериное лицо, оставляя на пути своего бегства горы пепла и развалин. Но там проходил фронт. А здесь гитлеровцы воевали с мирными жителями.

Среди сопровождающих нас партизан один был молчалив и угрюм. Звали его Дмитром.

Когда группа вошла в село, Дмитро подошел к одному из пепелищ, снял кепку и склонил голову. Было тяжело смотреть на этого сгорбившегося, убитого горем человека. Трудно поверить, что это тот Дмитро, который с нами преодолевал болото, совершал переход. Он наклонился, взял горсть земли, перемешанной с золой, и начал мять в руке. Так в глубоком молчании простоял несколько минут, затем медленно поднял глаза, полные слез, посмотрел вокруг отсутствующим взглядом, скользнул им по уцелевшему журавлю возле колодца. Вдруг опомнился, посмотрел на нас и быстро отошел от места, где когда-то стоял его дом.

Толя шел со мною рядом и рассказал о причине глубокой скорби своего друга.

– Дмитро первым из села ушел в партизаны. Дома у него остались отец, мать и сестренка. В селе нашелся предатель. Когда пришли фашистские каратели, он выдал семьи партизан. Семья Дмитра была заживо сожжена в собственном доме.

– Что произошло с остальными жителями? — спросил я.

– Кого расстреляли, некоторых арестовали, — продолжал рассказывать Толя. — Кому удалось убежать, те из леса наблюдали за ужасной расправой.

– Где же сейчас тот предатель? Неужели так безнаказанно ему сошло?

– Мы больше месяца охотились за ним. Никак не удавалось поймать. Наконец случайно захватили его на вечеринке, которую справляли полицейские. Этот трусливый гад, стремясь спасти свою душонку, рассказал подробности гибели семьи Дмитра. Но упорно отрицал свое предательство. Припертый доказательствами, прекратил разыгрывать из себя «невинную овечку» и показал волчьи клыки… Ну, ясное дело, в расход. Только с тех пор Дмитро стал неразговорчивым, угрюмым и жестоким. В бою дерется, как лев. Одно ему командование не доверяет – это захват пленных. Не может он переносить живых врагов, особенно полицаев-предателей.

СВЯЗЬ ЕСТЬ!

Всю ночь шли по азимуту и к рассвету остановились на отдых в молодой сосновой роще. Сосенки в полтора-два метра высотой вытянулись стройными рядами. Их пушистые ветки касались земли. Стоит зайти в рощу на два-три метра, и ты становишься невидимым. Густые ветки укрывали нас от палящего солнца.

Все полегли спать на сухой душистой хвое, обильно устилавшей землю. Не спали лишь Дуся и часовые, которых мы назначали на всех остановках, привалах и дневках. Кроме часовых, непосредственно в расположении дежурили Кормелицын, Калинин или я, чтобы своевременно принять необходимые меры при нападении противника. Такого порядка мы придерживались с первого до последнего дня пребывания в глубоком тылу врага.

На этот раз дежурил Кормелицын, и я мог спокойно отдохнуть, так как устал не меньше остальных. Уснул сразу же, как только прикоснулся головой к вещевому мешку. Спал в обнимку с автоматом. Не знаю, сколько проспал, но был разбужен криком. Не успев раскрыть глаза, я схватился за автомат.

– Что случилось?

– Есть! — кричала Дуся, пренебрегая мерами предосторожности. По ее лицу катились крупные слезы.

– Тише. Что есть? — не понял я.

– Связь есть! Меня слышат «на пять», и я слышу… Принимаю радио, — тараторила она.