Записки разведчика

Но обогреться не пришлось. Как только высадились на берег, примчался связной от разведчиков и сообщил, что к городу подходят немцы на автомашинах в сопровождении броневиков.

Ускоренным шагом проходим по улицам города. Подумать только: за несколько сот километров от линии фронта, в глубоком тылу врага, и вдруг открыто идем по улицам города! В то время, когда гитлеровские войска рвутся к Волге…

На окраине города – молодой сад. Вокруг сада – канава. Впереди поле. Для обороны лучшего места не сыскать.

Расположились в канаве и за земляным валом. Вдали виднеются фашистские цепи. Броневики ползут по целине, сопровождая пехоту. Пулеметными очередями они прощупывают нашу оборону.

– Без команды не стрелять! — передал по цепи командир шестой роты майор Дегтев.

Когда гитлеровцы приблизились к обороне метров на триста, Дегтев подал команду бронебойщикам. Захлопали противотанковые ружья. Изредка начали постреливать наши пулеметы… Вдруг среди вражеской цепи взорвался снаряд, за ним второй, третий…

– Анисимов дает жизни! — в радостном возбуждении прокричал Дегтев.

Да, это наши артиллеристы переправились и поспешили к нам на помощь. Такая помощь подбодрила партизан. Зачастили бронебойки, автоматные и пулеметные очереди слились в нескончаемый рокот. Вспыхнула бронемашина. Немецкие цепи залегли. А когда еще две бронемашины застыли на месте, фашистская пехота начала отползать к бугру, за которым стояли грузовики. В это время по флангам гитлеровцев ударили наш третий батальон и подразделения Сабурова, совершавшие рейд одновременно с нами. Противник вынужден был оставить подбитые бронемашины, убитых и поспешно отступить.

Разгромом этой группировки фашистов мы закреплялись в Лоеве и обеспечивали беспрепятственную переправу всего соединения. И лишь на восточном берегу Днепра подразделения прикрытия под руководством начальника штаба Базымы вели упорные бои с наседавшим противником.

Переправа продолжалась двое суток. Все это время на улицах города не смолкали гармошки, песни, смех. Жители вместе с партизанами праздновали двадцать пятую годовщину Великого Октября.

В Лоеве к нам пришло много новичков. Мое внимание привлек высокий, худой, прихрамывающий мужчина лет двадцати пяти.

– Откуда родом? — спросил я его.

– Рядовой Ершов Андрей Федорович, — представился он по-военному, стараясь принять строевую стойку, а затем ответил: - Уроженец Горьковской области, деревня Верхополье Вачского района. Может, слыхали, товарищ капитан?

– Кто же Горького не знает? А как здесь очутился?

– Под Кричевом был ранен в обе ноги. В лесу раненых фашисты захватили в плен, в том числе и меня, — продолжал Ершов. — Тяжелых расстреляли на месте, а тех, кто сумел залезть в кузов машины, отвезли в Быхов. Дней через пять перегнали в Бобруйск, в тюрьму. Ее там называли крепостью. Больше месяца пробыл в заключении, а когда раны поджили и ходить стало легче – бежал с несколькими товарищами. К фронту пробраться не удалось. Рана открылась. Пришлось остаться в деревне Переделки.

– Что-то долго лечился, целый год, — с недоверием сказал Юра Корольков.

– А лечить-то кому? Ни тебе врача, ни фельдшера, не было даже ветеринара, — ответил Андрей с горечью. — Видишь, до сих пор с палочкой? Хорошо хоть заражения не случилось.

– Ничего, не вешай носа, — смягчился Юра. — Наши врачи быстро тебя на ноги поставят. Была бы охота воевать…

– Тут уж будьте спокойны, — живо перебил Юру Андрей. — У меня свой счет к немцам.

Ершова назначили вторым номером станкового пулемета в роту третьего батальона. Вскоре он стал пулеметчиком, затем командиром отделения, а в рейде на Сан и Вислу – командиром орудия. Участвовал во многих боях и везде предъявлял фашистам «свой счет».

…Погода в эти дни была облачная, и мы не боялись, что наш отдых будет нарушен налетом вражеской авиации. Веселье продолжалось. Даже из дома, где разместились командир и комиссар, доносилось: «Выпрягайте, хлопци, кони!…»

И лишь помпохозу Павловскому было не до веселья. Он с хозяйственниками и старшинами рот очищал немецкие склады, запасал продовольствие для партизан и раздавал горожанам. Подвода за подводой, груженные мукой, зерном, сахаром и солью, отходили от складов. Тянулись вереницей жители с мешками, клунками, тележками. 

Помощник Павловского старшина Семен Калачевский вел строгий учет всему выдаваемому.

– Сэмен, запиши тринадцатой роте: пять мешков зерна, три – муки да еще соли, а то скажут, что их обделили, — бурчал Павловский, отпуская продовольствие для нашей роты…

Сто пятьдесят тонн зерна забрали партизаны и местные жители со складов. А когда соединение выступило на марш, за колонной шло огромное стадо коров. Впоследствии стадо и те, кто выделялись для его охраны, получили название «пятого батальона». Это был своего рода «штрафной батальон». Всех нарушителей дисциплины посылали в «пятый батальон» на исправление. Часто можно было слышать, как командиры говорили провинившимся: «Ты что? В пятый батальон захотел?» И это действовало лучше всяких других мер наказания.

ПОЛЕСЬЕ