Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946

По вечерам у нас собирались соседи: многочисленная еврейская семья Райкиных, занимавшая несколько комнат на нашем этаже, и армянская семья Михаила Ивановича Попова (его фамилия по-армянски читается Бабаян) — бывшего владельца нашего дома, в котором до революции помещались меблированные комнаты. В дискуссиях о положении в тылу и на фронте все приходили к выводу о том, что война уже проиграна. Однако, считали мы, не следует доверять официальной пропаганде о якобы чинимых немцами зверствах. Они — цивилизованный европейский народ, принесший миру огромные культурные и научные достижения. Немецкая философия составляет значительную часть мировой гуманитарной культуры, что никак не может быть совмещено с приписываемым им варварством. Их огромное превосходство над Красной армией в тактике, технике и вооружении также свидетельствует об этом. Так же как и соседи, Файкины, считая, что война, безусловно, уже проиграна, решили остаться в городе, если он будет захвачен.

Я же, напротив, был убежден, что немцы не смогут победить в войне. Даже если Красная армия будет окончательно разбита и откатится до Урала, немцам не удастся удержать захваченную огромную территорию. Для этого им просто не хватит войск.

Райкины все же уехали вместе с автодорожным техникумом, в котором работал преподавателем глава семьи Марк Моисеевич.

Мне очень не хотелось оставаться, но меня не отпускали, да и я не проявил настойчивости, не считая возможным оставить семью, которая кормила и одевала меня несколько лет.

Ростов, 1941 — лето 1942 г. Оккупация, освобождение и новая оккупация

Уже к середине октября наступили небывалые в этих местах морозы. В Ростове, где обычно зимой снег держался не более двух-трех дней и стаивал, образуя на улицах и тротуарах мокрую кашу, такие низкие температуры не отмечались за все годы метеорологических наблюдений. Замерз Дон, никогда ранее не замерзавший.

Через город сплошной колонной потянулись отступающие войска, обозы, беженцы. Звуки артиллерийской канонады приблизились настолько, что можно было разобрать отдельные выстрелы и разрывы снарядов. Фронт был уже на окраине города, стали доноситься звуки пулеметных и автоматных очередей.

Магазины и продовольственные склады открыли, разрешив разбирать все, что там еще оставалось. В течение одного-двух дней все было разграблено. Помню комичную картину: сгорбленная старушка катит перед собой, не имея сил нести, круг сыра.

Настала ночь, когда автоматная и винтовочная стрельба, взрывы гранат и мин покатились по улицам города. Эту ночь все население нашего дома провело в котельной. В паровом котле, спустив из него воду, жгли топку, чтобы не замерзнуть, благо запасов угля было достаточно. К утру все стихло. Началась оккупация.

Утром, не сказав ничего Файкиным, я через двор и черный ход вышел в город. Прошел по главной улице (улице Энгельса, ранее называвшейся Садовой) до Буденновского (Таганрогского) проспекта, выходившего на понтонный разводной мост через Дон, разрушенный отступающими войсками. Перешел через широкий проспект, что оказалось очень рискованно, — впервые услышал, как свистят пули. На проспекте — разбитые снарядами автомашины, окруженные трупами. На крутом спуске к Дону и на берегу горят дома и припортовые склады. От гостиницы «Дон», стоявшей на набережной, остался лишь дымящийся скелет.

Немцев мало: иногда проходят с деловым видом офицеры в серых шинелях с меховыми воротниками, фуражках с наушниками, проезжают бронированные автомобили с солдатами.

Возвращался домой боковыми улицами, на которых — следы ночной перестрелки, много трупов красноармейцев, есть и гражданские, в том числе дети…

Больше я таких вояжей не предпринимал. Мое кратковременное отсутствие осталось незамеченным.

Ночью начался интенсивный артиллерийский обстрел города с левого берега Дона. Наши вовсю палили по городу, не различая целей, которые и невозможно было выделить среди плотной городской застройки. Так я впервые познакомился с боевой тактикой наших командиров: как только населенный пункт, будь то крупный город или маленькая деревушка, захватывался противником, он вместе с его жителями превращался в цель, подвергаемую безжалостной бомбардировке авиацией и обстрелу из всех видов оружия. Не принималось во внимание, что при этом жертвами становились местные жители в большей степени, чем захватившие населенный пункт вражеские войска.

День за днем мы проводили в подвале, изредка поднимаясь к себе на третий этаж, посмотреть, не пострадало ли что-нибудь при обстреле. Однако Бог миловал: снаряды попадали в соседние дома, один из них загорелся, и я помогал его тушить, но наш дом остался неуязвимым. Удивительно, но впоследствии, когда через Ростов дважды прокатился фронт и вокруг был разрушен почти весь квартал, наш дом опять уцелел.