Записки риелтора, или Нас всех испортил квартирный вопрос

Выбери дом, зайди в подъезд, найди в нем коммуналку, попади вовнутрь, уговори жильцов подписать договор с твоим агентством, и чтобы при этом они не потребовали за свои десять квадратных метров маленький зальчик Эрмитажа, и все. Можно начинать продажу. Искать покупателя.

Чтобы светлое будущее выглядело еще более светлым, таких квартир должно быть несколько. Например, пять. Или десять. А лучше пятнадцать. Где их взять? Смотри предыдущий абзац.

Менеджер Марина, всегда усталая женщина лет тридцати семи (с ребенком, братом-инвалидом, жилищной проблемой и — да, не удивляйтесь, это корпоративный знак — бездарно прожитыми лучшими годами за спиной), определила мне план работы:

— С утра будешь ходить на курсы для стажеров. Курсы длятся месяц, занятия — в первой половине дня. Во второй половине — практическая работа. Набережную Мойки знаешь? Для начала ты должна пройти кусок от Марсова поля до Невского проспекта и сделать реестр всех квартир, окна которых выходят на воду.

— Что такое «реестр квартир»? — упавшим голосом спросила я.

— Реестр квартир — это перечень всех коммуналок, расположенных в этих домах, в котором надо указать количество семей, количество жильцов, площадь квартиры, кто какую комнату занимает, работают ли с агентством, если да, то с каким, и когда заканчивается договор…

— Ага, — закончила я про себя, — а также что они едят на завтрак, как зовут их кошек, собак и любимую тетю из Жмеринки.

— По квартирам лучше ходить вечером, после пяти, когда народ с работы возвращается, — напутствовала меня Марина. — Иди уже, а завтра доложишь.

И я пошла. На часах было только два часа дня. До пяти деться было совершенно некуда, поэтому, поразмыслив, я решила начать прямо сейчас. Ну, думаю, в большой коммуналке народу живет много, кто-нибудь да должен быть дома днем.

Зашла в подъезд. Первый этаж. Две двери.

Знаете, как отличить коммуналку от отдельной квартиры, не входя внутрь? По окнам и дверям.

В коммуналке во всех окнах занавески разные. Как визитные карточки. Есть веселенькие, с цветочками и кокетливыми оборками. Есть полосатые, как тюремный матрас, и такие же грязные. Есть легкие, летящие на ветру. Есть чопорные строгие портьеры, а есть и вовсе не занавески, а выцветшие газетки, криво приколотые к рамам «ненадолго», да так и оставшиеся в окне навсегда. Сколько семей в квартире, столько и разных визитных карточек.

Двери петербургских коммуналок достойны отдельного описания. Первая их особенность — это размер. Жалкие дверные проемы 2х0,9 м стандартных квартир, которые прикрыты стальным листом, слегка облагороженным накладками из опилок, в сравнении с дверьми, ведущими в квартиры в старом фонде, выглядят как вход в чулан или, в лучшем случае, выход на черную лестницу.

Потому что двери в старом фонде — это врата. Двустворчатые. Высотой от 2,3 до 2,5 м. Из благородного дуба, с резными накладками в виде гирлянд из листьев и неземных цветов, львиных голов и развевающихся лент. С витыми медными ручками и элегантными розетками механических звонков. Врата, ведущие в покои с натертыми паркетами и горничными в кружевных передничках, каминами с тугими языками пламени, лепными потолками и гортанностью французской речи в гостиных.

То есть они туда вели. Когда-то. Ну очень давно. А потом пришла власть народа, который тоже хотел жить красиво. И получилось сами знаете что. Врата, лишившись должного ухода, потеряли блеск. Были покрашены масляной краской. Потом еще раз покрашены, но уже другим цветом. Забывшие ключи жильцы временами выворачивали замок с мясом, забивая образовавшуюся дырку куском фанеры. С появлением электричества наличники обвешивались гирляндами звонков — с круглыми кнопочками из дешевой белой пластмассы, с квадратными кнопками — из дешевой черной, обвивались проводами с лохматой обмоткой, скрученными в жгут, прибитыми к истерзанному дереву пролетарскими гвоздями.

Кое-где еще под звонками сохранились эмалированные таблички: «Семья Белоконь. Звонить 3 раза», и совсем редко — непременно рядом с дверью, на стене — из той жизни, в которой были паркеты и горничные, — латунные, с надменными ятями в окончаниях фамилий.

Ну так вот. Зашла я в подъезд. Первый этаж. Две двери. На одной — 7 звонков, на другой — 8. Надо поднять руку и позвонить. Чувствую себя свидетелем Иеговы, несущим свет истины и раздающим надежды на вечную жизнь. То есть на новую жизнь в новой отдельной квартире. Но поднять руку не могу. Вот не могу, и все. Моя генетическая память, тонкими корешками уходящая в такие же вот покои и колонны фамильной усадьбы, кричала о неприличности вмешательства в чужую частную жизнь.