Читаем Записки русского бедуина полностью

Остров украшают три романских церкви. В одной из них фрески чуть ли не оттоновского времени. Когда-то Райхенау был знаменит, как Оксфорд или Сорбонна, — когда университетов еще не существовало. В 720-е годы сюда из Ирландии пришел Святой Пирмин и основал монастырь, который вплоть до одиннадцатого века служил прибежищем образованности. Самым знаменитым монахом Райхенау был Герман Хромой — разносторонний ученый, историк и музыкант, но ныне много чаще вспоминают Валафрида Страбона. Он написал латинскую поэму Hortulus, о целебных растениях. Сад, описанный Валафридом Страбоном, заново разбит близ монастырских стен Райхенау: белые лилии, тмин, мак, мята, ромашка — несколько коротеньких грядок. Тут же таблички с латинскими названиями растений и цитатами из достославной поэмы. 

Имя Валафрид продолжает быть популярным на острове. Так зовут моего автомеханика, и когда я ему звоню, нередко слышу, как жена кричит ему: «Валя, это тебя!»

Территория острова поделена на три прихода, каждый со своей средневековой церковью и небольшим приходским кладбищем. Средневековые дома оборудованы заново, современные — той же высоты, с двускатными крышами, не лишены элегантности, многие утопают в цветах и зелени. На острове два замка — а может быть, и три: есть огромный, загадочный участок, за кустами и деревьями которого не разглядеть строение. У пристани стоит старомодный отель.

Первый раз я поселился на Райхенау ради красоты места, а не ради его славы. Это было семь лет назад. Теперь я снова на острове, в том же доме, только из нижней квартиры переместился в верхнюю, на третий этаж — домовладелица пустила меня в свою летнюю резиденцию. В искусстве считать копеечку фрау Ф. не новичок, но зато у меня теперь есть балкон с видом на швейцарский берег. Я навожу на него подзорную трубу и рассматриваю в нее альпийских коров. От дома, где я живу, до церкви Святого Георгия — это где фрески — двести шагов, и между домом и церковью лишь дорога и просторная парковка. Это мой вид из окна.

Я делю мое прекрасное обиталище с осами. Мы не мешаем друг другу. Я с некоторых пор и комаров стараюсь отпускать с миром — тем более что немецкие комары оказались уж очень простодушными.

Круг общения на острове не широк. В основном я общаюсь с окрестными кошками, и с этими кошками, отпущенными погулять, всегда одно и то же: принимают ласки, а все-таки увиливают. Ладно, там, в Петербурге у меня есть своя замечательная кошка — Кисточка, которая меня нежно любит.

Здесь привольно гулять, читать и писать. Но я не единственный поклонник этого острова.

В прошлом, кажется, году Райхенау официально объявили культурным достоянием человечества. Мы не наивные люди (как сказал один политический деятель, отдавший приказ сбить пассажирский авиалайнер), мы сразу схватываем, что речь идет о дополнительном финансировании. Но не все так просто. После двух недель раннеосеннего ненастья выдалось погожее воскресенье. И тут я понял, что человечество — это не пустой звук. Я недоуменно поглядывал то из окна, то с балкона и, в конце концов, будучи другом человечества, сел в автомобиль и уехал в близлежащий лес. Я с грустью думаю о том, что грядущие поколения обречены быть в существенном отношении несчастливей нас. Из Токио, говорят, чтобы выбраться на природу, нужно три, а то и четыре часа.

В девяти километрах от моего дома Констанцский университет. Семь лет назад я начинал с того, что ездил туда на двух автобусах, затем пересел на велосипед и наконец обзавелся машиной. Часть пути пролегает по дамбе, трудом и временем превращенной в роскошную аллею, обсаженную пирамидальными тополями. Вдоль шоссейной дороги идет пешеходно-велосипедная. В субботу-воскресенье народу многовато, но обычно тихо. В такое время гулять по дамбе — редкое удовольствие. Вокруг птичий заповедник. Цапли, лягушки, ранним утром шныряют лисы. (Вообще, случай множество раз сводил меня с лисами, с одной, обитавшей у Гудзона, я почти что приятельствовал.)

Университет замечателен своей библиотекой. Она огромна и устроена на американский лад: вы не заказываете нужную вам книгу, а сами ищете ее среди полок, а заодно находите и множество других интереснейших книг. И это царство доступно денно и нощно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма русского путешественника

Мозаика малых дел
Мозаика малых дел

Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского. Уже сорок пять лет, как автор пишет на языке – ином, нежели слышит в повседневной жизни: на улице, на работе, в семье. В этой книге языковая стихия, мир прямой речи, голосá, доносящиеся извне, вновь сливаются с внутренним голосом автора. Профессиональный скрипач, выпускник Ленинградской консерватории. Работал в симфонических оркестрах Ленинграда, Иерусалима, Ганновера. В эмиграции с 1973 года. Автор книг «Замкнутые миры доктора Прайса», «Фашизм и наоборот», «Суббота навсегда», «Прайс», «Чародеи со скрипками», «Арена ХХ» и др. Живет в Берлине.

Леонид Моисеевич Гиршович

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное
Фердинанд, или Новый Радищев
Фердинанд, или Новый Радищев

Кем бы ни был загадочный автор, скрывшийся под псевдонимом Я. М. Сенькин, ему удалось создать поистине гремучую смесь: в небольшом тексте оказались соединены остроумная фальсификация, исторический трактат и взрывная, темпераментная проза, учитывающая всю традицию русских литературных путешествий от «Писем русского путешественника» H. M. Карамзина до поэмы Вен. Ерофеева «Москва-Петушки». Описание путешествия на автомобиле по Псковской области сопровождается фантасмагорическими подробностями современной деревенской жизни, которая предстает перед читателями как мир, населенный сказочными существами.Однако сказка Сенькина переходит в жесткую сатиру, а сатира приобретает историософский смысл. У автора — зоркий глаз историка, видящий в деревенском макабре навязчивое влияние давно прошедших, но никогда не кончающихся в России эпох.

Я. М. Сенькин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги