Записки русского экстремиста

Он же в этом разговоре цитирует знаменитое определение диктатуры пролетариата из статьи Ленина «Пролетарская революция и ренегат Каутский»: диктатура пролетариата есть «власть, осуществляемая партией, опирающейся на насилие и не связанной никакими законами». И он разъясняет, что «закон — это есть запрещение, ограничение, установление одного явления допустимым, другого недопустимым, одного акта возможным, другого невозможным. Все, на чем лежит печать человеческой воли, не должно, не может считаться неприкосновенным, связанным с какими-то непреодолимыми законами. Когда мысль держится за насилие принципиально и психологически свободна — не связана никакими законами, ограничениями или препонами, то тогда область возможного действия расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, до нуля». Вот поразительная концепция человека, полностью отдающего свою волю и за счет этого приобретающего какие-то сверхчеловеческие силы. Он это чувствует и прекрасно выражает. Здесь, возможно, мы видим объяснение загадочной связи между учением о полном предопределении и волевым порывом, которая встречается также в исламе и кальвинизме. Обычно это приводит на мысль одну аналогию, которую я никогда не рисковал высказать, потому что меня просто подняли бы на смех. Я надеюсь, что в вашей аудитории это найдет какое-то понимание. Начиная с середины XVI века Западную Европу, особенно Северную, охватила загадочная волна процессов над ведьмами. Было казнено колоссальное количество людей. В основном эти люди были женщинами. Все в основном были сожжены. В Северной Америке проходило то же самое, только там вешали. Сколько тогда погибло людей, подсчитать невозможно, оценки различаются от ста тысяч до двух миллионов. Причины этого явления никто не может назвать. Основные немецкие сочинения, очень обстоятельно, с привлечением большого количества документов обсуждающие его, называются «Хексен ван». «Хексе» — это ведьма, а «ван» — это по-немецки мания, ослепление, т. е. это «ведьмовское безумие». Ученые считают, что происходило что-то иррациональное. Очень многие показания были получены под страшными пытками. Но был целый ряд показаний, полученных не под пытками. И показания эти во многих деталях сходятся. Мне кажется, что за этим было что-то общее, объективное — пусть хотя бы галлюцинации, но однотипные у очень многих людей. Почему-то в течение двухсот лет, с середины XVI до середины XVIII века, эти явления не прекращались. И это — точно та же психология. Речь идет об отдаче своей личности полностью в руки какой-то другой, гораздо более могущественной силы, которая снабжает человека невероятными возможностями. Можно на кого-то навести порчу, околдовать человека, можно отрыть клад и т. д. Чувство, которое испытываешь, читая документы того времени, — такое же, как когда читаешь рассказ Пятакова. Хотя, конечно, Пятаков был абсолютный рационалист и никакого договора с нечистым своей кровью не подписывал. Но это чувство каким-то другим образом реализовалось, и это важный элемент социальной психологии, потому что видно, что оно дает очень большие силы человеку. Надо сказать, не одному Пятакову принадлежат такие слова. Например, Троцкий, впервые возглавивший оппозиционное движение, на XIII съезде партии был разгромлен и в своем последнем выступлении сказал: «Я знаю, что быть правым против партии нельзя, правым можно быть только с партией, ибо других путей для реализации правоты история не создала». И поразительно, что ряд самых разных деятелей большевизма — такого рационального, материалистического движения — сравнивают большевистскую партию с религиозным орденом. Например, Сталин сказал, что большевики — это своеобразный орден меченосцев. А Бухарин прямо называет большевистскую партию революционным орденом. Противники большевиков не имели на вооружении ничего сравнительно сопоставимого с этой необычайной идеологией. Она и определила победу большевистской революции, в частности, в Гражданской войне. Она горела у последователей большевиков каким-то совершенно неугасимым огнем.

9. ДЕРЕВНЯ И ВЛАСТЬ ПОСЛЕ 1917 ГОДА