Записки русского генерала. 1812 год

Князь Кутузов, выслушав, приказал сделать вторичное обозрение, и по возвращении я доложил ему, что, расположив армию на Воробьевых горах, перехватив Калужскую дорогу впереди заставы, можно удерживать Серпуховскую дорогу и отступить на нее, проходя малую часть Замоскворечья. В заключение я сказал, что позиция чрезвычайно невыгодна, отступление очень опасно и трудно арриергарду удержаться столько времени, чтобы армия успела отдалиться. Отступление войск, защищающих Можайскую дорогу, не иначе как через город, надобно согласовать с общим движением армии.

Князь Кутузов, выслушавши мое объяснение, ничего не сказал, а войска продолжали устраиваться по прежнему его приказанию. IV корпус генерала Дохтурова направлен на Воробьевы горы, работа окопов продолжалась.

Я нашел у князя генерала графа Ростопчина, с которым он (как я узнал) долго очень объяснялся. Увидевши меня, граф отвел в сторону и спросил: «Не понимаю, для чего усиливаетесь вы непременно защищать Москву, когда, овладев ею, неприятель не приобретет ничего полезного. Принадлежащие казне сокровища и все имущество вывезены; из церквей за исключением немногих, взяты драгоценности, богатые золотые и серебряные украшения. Спасены важнейшие государственные архивы. Многие владельцы частных домов укрыли лучшее свое имущество. В Москве останется до пятидесяти тысяч самого беднейшего народа, не имеющего другого приюта». Весьма замечательные последние его слова: «Если без боя оставите Москву, то вслед за собою увидите ее пылающую!»[61]

Граф Ростопчин уехал, не получив решительного отзыва князя Кутузова. Ему по сердцу было предложение графа Ростопчина, но незадолго перед сим клялся он своими седыми волосами, что неприятелю нет другого пути к Москве, как через его тело. Он не остановился бы оставить Москву, если бы не ему могла быть присвоена первая мысль о том. Данная им клятва его не удерживала, не у преддверия Москвы можно было помышлять о бое; недоставало времени сделать необходимые укрепления; едва ли достаточно было, чтобы порядочно расположить армию. Двадцать девятого числа августа им подписано повеление калужскому губернатору о направлении транспортов с продовольствием из Калуги на Рязанскую дорогу.

Князь Кутузов рассказал мне разговор его с графом Ростопчиным, и со всею простотою души своей и невинностью уверял меня, что до сего времени он не знал, что неприятель приобретением Москвы не снищет никаких существенных выгод, и что нет, конечно, причин удерживать ее с чувствительною потерею, и спросил, как я думаю о том? Избегая вторичного испытания моего пульса, я молчал; но когда приказал он мне говорить, подозревая готовность обойтись без драки, я отвечал, что прилично было бы арриергарду нашему в честь древней столицы оказать некоторое сопротивление.

День клонился к вечеру, и еще не было никаких особенных распоряжений. Военный министр призвал меня к себе, с отличным благоразумием, основательностью истолковал мне причины, по коим полагает он отступление необходимым, пошел к князю Кутузову, и мне приказал идти за собою. Никому лучше военного министра не могли быть известны способы для продолжения войны, и какими из них в настоящее время пользоваться возможно; чтобы употребить более благонадежные, надобно выиграть время, и для того оставить Москву необходимо.

Князь Кутузов, внимательно выслушав, не мог скрыть восхищения своего, что не ему присвоена будет мысль об отступлении, и, желая сколько возможно отклонить от себя упреки, приказал к восьми часам вечера созвать господ генералов на совет[62].

В селении Фили, в своей квартире, принял князь Кутузов собравшихся генералов. Совет составили: главнокомандующий военный министр Барклай де Толли, генерал барон Беннингсен, генерал Дохтуров, генерал-адъютант Уваров, генерал-лейтенанты граф Остерман-Толстой, Коновницын и Раевский; последний приехавший из арриергарда, бывшего уже не в далеком расстоянии от Москвы, почему генерал Милорадович не мог отлучиться от него.