Записки русского изгнанника

Полузадушенный смех окружающих помешал мне расслушать заключение этого доклада и резолюцию начальства.

Вторая зима в провинции прошла для нас еще оживленнее первой. Кроме прибытия целой пачки молодежи, облегчившей мне работу, а для Али создавшей атмосферу большой семьи, со всех сторон появились новые друзья. Кроме милой, скромной семьи Кузнецовых и Постовских, то и дело мы заезжали к Каджарам, где Рохсара-ханум с Фирузой, а когда бывали дома и принц с сыном-кадетом встречали нас, как родные. Алечка ходила с Фирузой в Театр или «кружок» с Постовскими. Там они познакомились с родственниками Фирузы, дочерьми старого генерала Каджара, приятеля Махмандарова, с семьей доктора Габаева, где встречались с его сыном и его неразлучным товарищем Шервашидзе, прославившимися своими шалостями и беспрерывно сидевшими на гауптвахте за свой «подвиги». В Тифлисе она обшивалась, освежалась и отдыхала от своей роли хозяйки, и потом возвращалась с целым ворохом забавных рассказов.

Первый артиллерийский сбор выяснил превосходную подготовку батареи, вышедшей почти без офицеров, кроме лишь Кузнецова, медлительность и страх перед начальством которого сильно отражались на работе батареи, особенно тогда, когда требовались быстрота соображения и команды. И тем не менее, батарея стала сразу же во главе прочих, и начальник батареи, бывший пугалом для невежественных и ленивых, тотчас же оценил это. Но второй артиллерийский сбор уже был для нас рядом триумфов. Великолепно выдрессированная прислуга, где каждый номер был сознательным наводчиком, где каждый фейерверкер готовым взводным командиром, каждый строевой солдат — прекрасным наездником, при двух отличных молодых офицерах, вполне подготовленных и быстрых в исполнении, — это служило гарантией непрерывных успехов.

По окончании общей программы все показанные стрельбы поручались только нам. Апофеозом была ночная стрельба при свете прожектора по движущейся цели, для которой давалось всего 2–3 минуты при самых тяжелых условиях наблюдения. Я выставил боковых наблюдателей и скоростью стрельбы (не говоря об идеальной меткости) побил все рекорды. Махмандаров был поражен. Но когда ему доложили о предельной скорости огня — он пришел в ярость. Прочие командиры уверили его, что это невероятно.

— Слушайте, — возмущался он, — вы можете втирать очки пехоте, но я ведь старый артиллерист… 19 секунд выстрел — никогда не поверю.

— Извольте сравнить с записями наблюдавших контролеров. Они показывают еще большую быстроту, стрельбы.

— Хорошо. Я сделаю вам проверку, и если вы дадите скорость огня хоть немного меньшую, объявлю в приказе, что считаю это невероятным рекордом.

Проверки делать не пришлось. На другой день получена была телеграмма, что генерал-инспектор артиллерии Великий Князь Сергей Михайлович через три дня прибудет на полигон для смотра боевой стрельбы 39 артиллерийской бригады, Кавказского горного дивизиона и 1-го Кавказского стрелкового дивизиона. Это уже был экзамен самому Махмавдарову.

— Ну, дорогие, — говорил я солдатам, — настал час, к которому я готовил вас все эти два года. Я знаю, чего хочет Великий Князь, и думаю, он останется нами доволен. — Не извольте сумлеваться, ваше высокоблагородие, — дружно отвечали мои молодцы. — Не подкачаем. Мы уже не те, что были год назад…

Наша стрельба была назначена на 7 часов утра. Накануне Великий Князь присутствовал на стрельбе 39-й бригады и конно-горного дивизиона и остался ими крайне недоволен. Когда наши батареи выезжали на позицию, я получил приказ открыть огонь по дальней артиллерии и немедленно сообщить данные пристрелки. Свита Великого Князя и высших генералов провела лошадей через мои телефонные линии и порвала связь с батареей. Но у меня были превосходные сигналисты. Не теряя ни секунды, я повторил приказания флагами, и загремели выстрелы. Низкими разрывами все восемь орудий задымили всю цель. Новая очередь — небольшой перелет… Вилка взята и передана соседям. Я переношу огонь по поднявшейся пехоте — та же картина; по перебежкам — видно, как вылетают дреки и падают мишени подвижной цели.

— Видите, как стреляет мое управление? — говорит Великий Князь.

Полковник Бородаевский! Видали, горные шрапнели рвутся как по ниточке. А ваши? — он показал рукой зигзаг. — Нет, это не материальная часть виновата.

Секрет был в том, чтоб внушить солдату, как справляться с мертвым ходом. Мы устранили его, подводя все механизмы с одной стороны, а понимания этого достигали стрельбой пулею из орудия.

— А вы поедете в Петербург в комиссию по перевооружению представителем от горной артиллерии, — продолжал Великий Князь, обернувшись ко мне. — Уверяю вас, господа: ни во Франции, которая гордится своей стрельбой, ни в одной батарее нашей артиллерии я не видел ничего подобного. Спасибо, молодцы, за отличную службу.

— Рады стараться, Ваше Императорское высочество! — загремели мои герои. Я вскочил на коня и повел их домой, по пути осыпая всех и каждого ласковыми словами и поздравлениями.

— Сейчас нам осталось только одно испытание, — говорил я им, — это — война.