Записки рыболова

Передвигаться с раздвинутым удилищем не давали кусты и колючки. Пришлось собрать телескоп. Метров через двадцать, после бешеной стремнины, я увидел сказочный омут. Он был метров пятнадцать в ширину и немного больше в длину. В этом омуте имелся и легкий водоворот и почти тихая вода. Вот это место! Нутром рыбака всегда чувствуешь желанные рыбьи приметы. Снова расправляю телескоп. Насаживаю икринки и, прячась за огромный валун, осторожно забрасываю. Поклевка следует сразу. Будто икринки и не успели коснуться дна. Подсекай. Есть! Форелька граммов на семьдесят прыгает по камням. Она соскочила с крючка. Бросаюсь к ней, чтобы не успела шлепнутся в воду. Наверное, зрелище не для слабонервных – здоровый бородатый мужик летит с растопыренными руками на камни. Я победил. Держу эту принцессу горной реки. Она прекрасна! Радужные бочка покрыты красноватыми веснушками, хищноватый кривой ротик и несколько черных полосок от спины к бочкам. Укладываю добычу в мешок на груди и достаю сигареты. Это первая настоящая речная форель в моей рыбацкой жизни. Такое надо отметить. Отмечаю сигаретой и забрасываю снова. Ничего. Минут десять как в ванне. Осторожно поднимаю снасть, делаю несколько крадущихся шагов вдоль берега и забрасываю снова. Тут уже есть течение, и поплавок тянет к большому камню. Пенопласт касается серой ноздреватой щеки камня и останавливается. Только хочу перебросить, резкая поклевка. Подсекаю и чувствую сильную рыбу. Это не может быть пятидесятиграммовая форель. Рыба не идет из воды. Медленно вывожу, собираю телескоп, чтобы сделать удилище короче. Рыба сопротивляется, но тянется к берегу. Граммов двести, не меньше. У меня начинают трястись руки.

Неужели моя добыча войдет в местные легенды? Увы, тщеславные мысли бог не прощает. Форель делает рывок и уходит вместе с крючком. Снова лезу в мешок, теперь уже и за сигаретой и за новым крючком. Только рыбак поймет, что творится у меня на душе, какие слова находит внутренний голос. На другом берегу слышу какую-то возню и треск веток. Вглядываюсь в кустарник и вижу семейство диких свиней. Звери, толкаясь и похрюкивая, движутся к реке. Я замираю. Крупный лохматый кабан заходит по колени в мой омут и тянет рылом воду.

К нему присоединяются еще три свиньи. Картинка заставляет меня забыть о том, что форель сперла мой крючок. Отпив, семейство удаляется, продолжая похрюкивать, и подталкивать друг друга. Какое все же удивительное дело рыбалка! Не будь я рыбаком, разве вошло бы в мою жизнь это горное утро, эти удивительные добрые старики, родители Резо, это свиное семейство, наконец. И эта форелька на моей груди. И пусть я не смогу похвастаться двухсотграммовой удачей, но я ее видел, я пережил горечь от того, что рыбина меня переиграла. Какой же далекой ерундой отсюда кажутся все столичные проблемы. Ты и природа – это счастье. Но философия и лирика хорошо, а крючок надо привязывать и ловить дальше. Утро только начинается. Омут приходится покидать. После схода рыбы и «свинского» визита мне тут больше делать нечего. За омутом грохочет стремнина. Кажется, что вода ворочает огромные камни. Тут не только ловить, подойти страшно. Пробираюсь метров на двадцать выше. Река стихает. Два лежачих ствола создают нечто вроде запруды. Крадусь к берегу. Снова заброс. Груз, видимо, цепляя грунт, тормозит поплавок, течение тянет его к бревнам. Поклевка следует почти у бревна. Есть. Такая же, как в моем мешке. Забрасываю снова, и снова поклевка. Эта рыбка немного поменьше. Больше поклевок нет. Снова сдвигаю телескоп и – вверх. По рассказам, местные рыбаки при ловле форели поплавком не пользуются. Леска, крючок и маленький грузик. Но для меня поплавок это вроде символа рыбалки. Без него ловить гораздо скучнее, а может это мое личное пристрастие. Я и так надел очень легкий поплавок-перышко. Тяжелый потребует тяжелого груза. Заброс с тяжелым грузом осторожную форель испугает. Снова метров пятьдесят стремнины. Шум воды и передо мной картина, которую в реальной жизни и не мечтаешь встретить. Метров десять отвесной каменной стены и водопад. Солнце уже поднялось и несколько косых лучей бросает на струи, зажигая переливы радуги. Радуга ползет и по водяной пыли, что разбрызгивает водопад. Внизу огромная чаша с ровной темной голубой водой. На несколько мгновений рыбак во мне умирает и просыпается живописец. Черт возьми! Тут и рисовать ничего не надо. Бери этот кусок природы в раму, и ты гений. Серые, почти черные камни, обрамляющие чашу своей мрачной фактурой, лишают этот божественный пейзаж слащавости. Камни тревожны и суровы. «Не трогай чашу, она прекрасна, но в ней яд», – словно предупреждают они.