Записки санитара морга

Она была в самом разгаре. Крики матери, взлетающие над рыданиями остальных, вспыхивали запредельной болью, вырываясь во двор сквозь тяжелые двери траурного зала. Я старался не слышать их, но они врезались в душу, оставляя глубокие болезненные отпечатки, которые всегда будут со мной. Сознание против моей воли рисовало картинки последних минут жизни мальчишки, играющего с друзьями в песчаном карьере. Обратный отсчет его жизни тикал у меня в мозгу, словно безжалостный часовой механизм бомбы, что стерла с лица земли семью Первенцевых, лишив их общего счастья. Превратив в горстку опустошенных родственников, разом погребенных под тоннами песка.

Не знаю, сколько все это продолжалось. Пять минут, десять, двадцать? В тот теплый тихий воскресный день время потеряло значение для мертвых Первенцевых, оставшихся среди живых. И я, затихший у приоткрытой двери служебного входа, тоже не чувствовал его, не сводя глаз с неказистого «пазика». Но вдруг наваждение рухнуло, рассыпавшись от утробного хриплого урчания заводящегося автобуса. Четверо мужчин с заплаканными серыми лицами бережно вынесли маленький невесомый гроб. Когда он скрылся в чреве автобуса, по ступеням крыльца траурного зала потекла плотная толпа, одетая в черное и обсыпанная яркими пятнами похоронных букетов. В центре нее шла мать Вани, зажатая со всех сторон бессильным сочувствием. Сойдя со ступеней, она внезапно обмякла, потеряв сознание и скрывшись под склонившимися над ней людьми. Подхватив ее на руки, они понесли ее к «пазику», как несколько секунд назад несли к нему гроб с тем, что осталось от ее сына.

Вскоре звук автобуса стих, унося от ворот Царства мертвых самые страшные похороны, выпавшие на долю санитара Антонова. Оставшись один, я с силой хлопнул дверью. Дважды повернув ключ в замке, надежно закрыл ее, будто боялся, что остатки горя Первенцевых, еще витавшие во дворе морга, проберутся ко мне. «Надо бы закрыть зал», – подумал я. Но не стал этого делать, отложив на потом. Боялся, что увижу в его прохладных мраморных стенах тени Первенцевых, рыдающих у постамента. А потому поспешил убраться подальше в глубь отделения. Рухнув на диван в «двенашке», посидел с пару минут. Очень хотелось, чтобы прямо сейчас заявилась бригада перевозки. Разухабистые брутальные парни, в форменных костюмах «скорой помощи», они бы заставили меня надеть циничную маску профессионального санитара, не знающего сочувствия в стенах патанатомии. Обменявшись с ними парой шуток, стал бы оформлять документы, слушая смачные байки, полные «черного юмора». Это наверняка бы помогло…

«Просто я очень устал, очень», – оправдывался дежурный Харон четвертой клиники, проведя рукой по влажным глазам. «Все от этого. Может, выпить? Приму-ка, пожалуй, лучше капель». Со вздохом поднялся, вынул из кармана хирургической пижамы капли, которые достал из аптечки перед выдачей. Как чувствовал, что они обязательно пригодятся кому-то из родни. И они пригодились. Накапав в рюмку изрядную дозу, помедлил и добавил еще столько же. Разведя водой, разом опрокинул в себя спасительное пахучее снадобье. Спустя несколько минут горе Первенцевых стало затихать во мне, уступая место мягкой дремоте, навалившейся на веки. Вытянувшись на диване, я сгреб в объятиях казенную подушку, одетую в наволочку со штампом прачечной в виде размытого от частых стирок слова «морг». Закрыв глаза, стал ждать вязкого медикаментозного сна, который топтался где-то совсем рядом, но никак не желал подойти вплотную.

«Ты, Антонов, столько народу похоронил… И все они были тебе чужими», – плавно текли в моей голове заторможенные мысли. «А с другой стороны и не был никогда. Вот и пытаешься на себя примерить». Я был поздним ребенком, а потому был еще совсем маленьким, когда бабушки и дедушки ушли в иной мир. К тому же я почти их не знал, ведь жили они на другом конце нашей огромной страны. Это горе прошло мимо, лишь слегка коснувшись меня родительскими слезами, которых я очень боялся. И лишь однажды я безутешно рыдал над телом, держа его в крошечных ладошках.