Записки секретаря военного трибунала.

Эту «деятельность» наиболее близко наблюдали лица из секретарского состава военных трибуналов. Как правило, это были люди более образованные, и они обычно отмечали между собой, кто из оперативных работников особо свирепствует и из-за кого гибнут боевые офицеры и солдаты, в действительности не совершавшие того, в чем их обвиняли и за что их осуждали. О таком члене трибунала говорили: «Если он будет убит, сохранится жизнь сотен людей». А в изменчивой фронтовой обстановке перспектива быть убитым была реальной для каждого работника трибунала.

Мне запомнился жаркий июльский день 1942 года, когда наш трибунал 12-ой армии Южного фронта во время отступления расположился на усадьбе крестьянского дома в станице Келермесской. Там была поставлена грузовая автомашина, на которой наш трибунал передвигался по военным дорогам вместе с отступающей армией. Мы откопали на случай нападения немецкой авиации щель. Но самолеты появились внезапно. Старший секретарь нашего трибунала Горев и я находились тут же у походного столика и при атаке самолетов на наше расположение просто легли на землю, до щели мы не успели бы добежать. Председатель трибунала Васильев и другие успели залезть в щель.

Член нашего трибунала Ракул крикнул Васильеву: «Бежим в кукурузу» и побежал сам. Когда самолеты улетели, то мы увидели, что тяжелейшее ранение в спину получил хозяин этой усадьбы, который уже имел ранение в руку и был дома в краткосрочном отпуске. Я видел, что вся спина у него разворочена и видны легкие. Были и еще раненые. Рядом была убита лошадь. Осколки попали в нашу автомашину. Спустя несколько минут кто-то прибежал из кукурузы и позвал нас туда. Там в небольшой воронке от бомбы лежал убитый член трибунала Ракул. В его офицерской планшетке оказались уголовный и уголовно-процессуальный кодексы, пробитые осколками. Мы завернули его в простыню. Похоронили. И, зная, что мы из этой станицы уедем сегодня, а завтра сюда придут немцы, на его могиле поставили лишь дощечку, на которой выжгли при помощи линзы и солнечных лучей только его фамилию Ракул. О том, как погиб Ракул, я рассказал лишь для того, чтобы читателю было ясно, как близко каждый на фронте, даже не на передовой, а в трибунале армии, ходил у смертельной черты.

Но Ракул не относился к тем членам трибунала, смерть которых спасла бы сотни жизней. Ракул был молодым юристом, у него было мало знаний и опыта, но он добросовестно стремился выносить справедливые правосудные приговоры.

Мне запомнился этот день и потому, что с самой лучшей стороны проявил себя старший секретарь нашего трибунала Горев. Его смелость, спокойствие, выдержка, отсутствие паники и деятельная помощь другим восхищали меня. Он спокойно и умело стал оказывать помощь раненым сразу, как только улетели немецкие самолеты. Горев был в прошлом московским журналистом и настоящим русским интеллигентом.

Кстати, о смелости. Я убедился в том, что многие крикливые рубахи-парни, болтавшие в спокойной обстановке о своей фронтовой смелости, при возникновении на фронте реальной опасности терялись, проявляли трусость. А вот сугубо гражданского вида интеллигенты типа Горева отличались смелостью и вели себя достойно и мужественно.

Горев как человек в высшей степени порядочный был до глубины души возмущен подобранными по политическим признакам членами трибунала, которые из-за своей тупости, служебного рвения или карьеры шли на осужосуждение невиновных, на вынесение неправосудных и жестоких приговоров. Свои мысли по этому поводу Горев и другие секретари боялись высказывать открыто из-за того, что особисты и смершевцы неукоснительно следили за всем, что происходит в трибунале. Мне Горев доверял и говорил со мной на эту тему неоднократно.

Говорил со мной об этом же уже в другом трибунале секретарь, старший лейтенант юстиции Шинкевич. Это был молодой человек, по национальности белорус, родом из небольшого белорусского городка, человек интеллигентный, думающий и возмущенный «деятельностью» ряда оперативных работников. Но разговоры об этом ничего не давали. Единственное средство борьбы с их вредной «деятельностью», которое имелось в нашем распоряжении, было соответствующее оформление протоколов судебных заседаний. Когда мы секретарствовали в судебных заседаниях у этих членов трибунала, мы старались наиболее полно фиксировать в показаниях обвиняемых и свидетелей всё то, что могло содействовать их оправданию. Делали всё, чтобы приговор явно не соответствовал тому, что согласно протоколу судебного заседания выявилось в ходе судебного следствия. Это приводило иногда к отмене приговора в вышестоящей инстанции, но такие случаи были редки, ибо большинство дел в вышестоящих инстанциях не рассматривались.

Женщины во фронтовых военных трибуналах