Записки сельского священника

Староста не зря плакала. Храм, в который меня послали настоятелем, в начале 30-х годов превратили в склад для зерна. Когда началась война, зерно вывезли, потом службы возобновились. В 1965 году службы опять прекратились, священника не давали, но приход числился действующим. Шли годы, часть крыши сорвало ветром, умерла староста, ключи хранились у кого попало, потом церковь вообще перестали запирать, из нее разворовали абсолютно все, остались одни голые стены, с которых слоями падала штукатурка. Окна разбили, кто-то ухитрился и несколько рам унести, ограду еще до войны сломали. Но каким-то чудом коровинские, афонинские и ивановские старушки добились разрешения возобновить службу. Правда, для этого им пришлось не один раз в Москву съездить.

Храм не отапливался, приходилось служить при 15-18° мороза, попробуй подержать в голых руках то чашу, то крест металлический, в варежках-то служить не станешь. Летом заходили в храм во время службы гуси, почему-то реже — куры, заглядывали в дверь коровы, в притворе строили гнезда ласточки. Райская идиллия, если со стороны глядеть.

По описи имущества, составленной работниками райфо, самая дорогая вещь в храме — напрестольное Евангелие, его оценили в восемь рублей; на втором месте — чайник электрический, он шесть рублей стоит. А все остальное, все 34 единицы хранения, оценены на круг без особого разбора по три рубля да но рублю, тут и иконы каких-то "неизвестных святых", и "облачения ветхие", и прочая утварь.

Есть для священника хибарка-времяночка вроде домика поросенка Нуф-Нуфа, но только прутики не голые, а глиной обмазаны, вся она чуть больше купе железнодорожного, с семьей никак не поместиться. Другой дом в этой или соседней деревне купить или новый возле храма построить райисполком не велит, два года безуспешно выпрашивали (Марфа, умница, права оказалась!). "На дом, значит, деньги есть, а в Фонд мира нет? Принесите и сдайте сначала в Фонд мира". Причину же для формального отказа очень легко найти, самый простой ответ: колхоз растет, он ' сам остро нуждается в жилой площади, колхоз сам купит любой дом, который будет продаваться на его территории. Кому прикажете жаловаться на подобный отказ? Пытался несколько раз

20

[21] писать в Белгород, объяснять, что сторожки нет, ее вместе с оградой на щебенку до войны пустили, дозвольте вами бессмысленно разрушенное нам на свои деньги восстановить. Но ответом не удостоили.

Весной 1980 года начали крышу перекрывать, карнизы чинить, рамы в восьмерике менять. Бабуси, идя на службу, приносили в сумках кто пару кирпичей, кто кастрюльку цемента. А сельсовет и райисполком принялись всеми силами пакости творить: отказывались заверять старосте документы, когда груз на железной дороге приходилось получать, а железнодорожники штрафом за простой вагонов грозили огромным; долгое время отказывались регистрировать договор церкви с кровельщиками, а до регистрации, настаивали, приступать к работам нельзя (хотя храм не числился памятником); запрещали колхозу давать нам машину (а трансагентства в Коровине нет); присылали участкового милиционера, велели кровельщиков в шею с работы гнать: "Платите в Фонд мира!". "Кровельщики работают в долг, — объясняем, — деньги согласились получить осенью и даже в конце года, священник зарплату несколько месяцев не получает, все подчистую на стройматериалы ушло". — "Знать ничего не знаем, несите в Фонд мира!". И ни дня отдыха, на каждом шагу всеми средствами изматывали. В один из праздничных дней староста посреди храма на колени повалилась и стала причитать жалобно: "Батюшка, замучили они меня, лучше прекратим ремонт, благословите хоть сто рублей в фонд отдать, иначе до конца года, грозят, церковь закроют".

Тех, кто захочет пожалеть старосту или меня, тех, кто захочет в чем-то обвинить вальяжного секретаря райисполкома, могу заверить: обычный священник на обычном сельском приходе, обычная староста, обычный чиновник, не хуже и не лучше любого иного. В соседнем с нашим Валуйском районе тоже долго и упорно не разрешали церковь в Уразове перекрывать, в тот же фонд железной рукой гребли, только тот приход намного богаче нашего, откупились.

Согласно официальным данным, Костромская епархия, где я сейчас служу, ежегодно вносит в Фонд мира 300 000 (триста тысяч) рублей. Из них приходы — 250 000, епархиальное управление — 50 000. Пикантная особенность здесь в том, что у епархиального управления своих денег нет, ему отчисляют деньги все те же приходы, считается — только на административные нужды.

22

Сам архиерей, архиепископ Кассиан, по словам нашего уполномоченного, ежегодно сдавал в фонд 2500—3000 рублей из своих личных средств. Кто в обкоме или облисполкоме сдает ежегодно две трети своей зарплаты? Архиепископ регулярно рассылал по всем приходам епархии циркулярное письмо, в котором настойчиво просил всех священнослужителей и старост следовать его примеру и непременно требовал отчитываться перед ним о сумме личных взносов ежегодно[7].