Саша. Ну, тот, который сочинил свой первый концерт для пианины с оркестром, а концерт этот музыкальным тузам не понравился. Неправильная музыка. Парень играл, старался, а все уходили потихоньку из зала. Вот гады! После даже не похлопали. А он – гордо так – вышел на край сцены, во фраке, красивый (зараза) и низко поклонился.
Елена Николаевна. М-да. В общем, так все и было.
Саша. А! Попал! Сдал. Рассказал ведь. Зачем писать теперь, бумагу переводить?
Елена Николаевна. И это все, что ты знаешь о Прокофьеве?
Саша. Нет! Он же, это, ну, как его…
Елена Николаевна. Новатор.
Саша. Точно! Написал, это, балет такой классный… э-э-э…
Елена Николаевна. «Ромео и Джульетта».
Саша. Точно! И у Чайковского Прокофьев там, это, слямзил что-то.
Елена Николаевна. Ничего он у Чайковского не лямзил.
Саша. Лямзил! Вы сами говорили.
Елена Николаевна. Я?! Когда?
Саша. В октябре еще.
Елена Николаевна. Ты что-то путаешь, Саша.
Саша. Ничего я не путаю. Вы говорили, что… Что-то вы такое интересное говорили. А! Прокофьев детские подарки спер.
Елена Николаевна. Да?
Саша. Слово пацана!
Елена Николаевна. А Чайковский здесь при чем?
Саша. А он раньше их стырил. Затем уже Прокофьев ободрал Чайковского.
Елена Николаевна. Да с чего ты взял?
Саша. Вы говорили.
Елена Николаевна. Не могла я такого сказать! Я сама в первый раз от тебя подобный бред слышу.
Саша. Вот врете, а потом забываете.
Елена Николаевна. Подбирай выражения!
Саша Маруськин резко встаёт, тянется к столу, пытаясь взять зазывно стоящий стакан с молоком, и невзначай опрокидывает его на свою учительницу. Вскакивает, хватает первую попавшуюся тряпку и пытается стереть пятно.
Саша. Ой-й… Молоком вас залил… Как это я так? Я работать пойду… в это… на звероферму… и новую кофту вам куплю!
Елена Николаевна. Пустяки! Этой кофте сто лет в обед. Я её давно выбросить хотела. (Смеётся). Никогда, запомни, никогда не расстраивайся из-за всякой ерунды. (Подмигивает Саше). «Пустяки, дело-то житейское!
В комнату вваливается отец Маруськин. всё в тех же семейных трасах. Он немного пришёл в себя и даже узнаёт сидящих в комнате. Но застывшее выражение лица явно говорило о том, что мозговые процессы у него затруднены.
Отец Маруськин. Сашка, признавайся, кто виноват?
Саша. Батя!
Елена Николаевна (в зал). Старший Маруськин не отступал. Он присел на табурет и продолжал принимать участие в самостоятельной работе.
Отец Маруськин. Отвечай, стервец! Кто из них двоих виноват?
Саша. Прокофьев.
Отец Маруськин (встрепенувшись). Сергей?
Хором Саша с учительницей. Да!
Отец Маруськин. От! Что ты скажешь! Говорил же я ему.
Хором. Кому?
Отец Маруськин. Сер-р-реге. Пить надо меньше! По пьяни стырил.
Саша. Ты с ним знаком, что ли?
Отец Маруськин. Росли вместе.
Саша. Чудеса! А я и не знал.
Елена Николаевна. Вы, наверное, что-то путаете. Сергей Сергеевич Прокофьев умер в пятьдесят третьем году, его хоронили в один день со Сталиным.
Отец Маруськин. Да? Как же я осиротел.
Тут в комнате показывает здоровенная бабища в кроличьей шубе.
Бабища. Не страдай, сиротка!
Все встрепенулись.
Саша. Мамка!
Мама Маруськина без лишних разговоров ввалилась непосредственно на середину комнаты, не утруждая себя скинуть замшевые серые сапожки.
Мама Маруськина. Что за бабу привели?
Песцовая папаха у нее съехала на затылок. Однозначно она была ей мала, на что хозяйке было глубоко плевать. Из-под папахи выбились непрокрашенные рыжие волосья, кокетливо контрастирующие с распушившейся белой паутинкой на шее.
Отец Маруськин. Какая же это баба? Ну, Дуся, ты даешь! Учительница это нашего Саньки. Вот.
Саша подобострастно закивал головой.
Отец Маруськин. Музыке его обучать пришла. На дом. Дополнительно. Что делать, немузыкальный наш Санька.
Мама Маруськина. Угу, в шесть утра.
Елена Николаевна заволновалась и сочла нужным вмешаться.
Елена Николаевна. Я пришла бы вчера вечером, но у вас дома намечалось мероприятие.
Мама Маруськина. Вижу. Наметили и отметили. Мамка – за порог, а они и рады покуролесить. Что, ожидали, что завтра приеду из командировки? А это вы не видели?
Она показала всем присутствующим здоровенный кукиш.
Отец Маруськин. Дуся-а-а! Я так рад тебе! А ты в чем-то нехорошем меня подозреваешь. Зря! Ты же знаешь мои вкусы. Я люблю таких, как ты, в теле, ядреных, сочных. А худые, как велосипед, меня не интересуют! Подержаться не за что. Одно слово – «учительница».
Мама Маруськина продолжила потасовку). Агнесса тоже была кожа да кости, а ты за ней, как собачонка, бегал.
Отец Маруськин. Ну, ведь не изменил же тебе!
Мама Маруськина. Потому что историка побоялся..
Отец Маруськин. Вот еще! Просто тебя люблю больше.
Мама Маруськина. Зато я тебя меньше. Зачем Прокофьев из Могилева приезжал?
Елена Николаевна спохватилась.
Елена Николаевна. Вы не поняли! Прокофьев – фамилия распространенная. Но мы, то есть я… Я говорила исключительно о великом русском композиторе Сергее Прокофьеве.
Мама Маруськина. Чушь! Нет такого композитора. Уж я-то всех наперечет знаю.
Саша. Есть, мама, правда есть!
Мама Маруськина. Да? И что он сочинил?
Саша. Оперу «Война и мир»!