Записки синих колосьев (СИ)

Еще спустя дюжину секунд в ушах с промозглой точностью прозвучало прочитанное накануне пророчество, линия рта потянулась уголками книзу, под одеждой отдалось красной зимней тоской, и Ёкай, видящий его так же хорошо, как и он — его, помявшись в своем маленьком крысином солнце, проделал навстречу пять или шесть удивительно легких шажков и — угловато и резко, как переломанное пополам деревце — спросил:

— Что?.. Ты расстроен, что увидел меня?

Вопроса такого Дзи не ждал, с собирающейся обвалом паникой думал, что надо не тянуть и как можно правдивее — помнил, что лгать Ёкаям нельзя — ответить, а сам стоял уже почти по колено в снегу и, прекращая осознавать, где заканчивается, а где начинается новая старая реальность, смотрел и смотрел, как в приставленной к лицу лисьей пасти тревожится между внезапно прочертившихся острых клыков розовый язык — тоже острый и звериный.

Надо было ответить, а он не отвечал: смотрел, смотрел и смотрел, и Ёкай, эту заминку трактующий по-своему, странным образом схмурил брови, которых на маске не было тоже, и, повторно оскалив клыки, проговорил:

— Ну? Что молчишь? Так я права? Ты действительно ожидал найти кого-то иного? Только ума не приложу, кого — так высоко вы, люди, обычно не забираетесь…

Следом за языком и клыками в голову ветреным порывом ворвалось снова нежданное «я права», лис обернулся, поменяв интонацию и краски, лисицей, и только когда эта самая лисица, оскорбившись на молчание, с едва уловимым шипением отступила назад, недовольно шевеля кончиком одного из хвостов, Дзи, кое-как заставив себя встрепенуться, бестолково и сбито пробормотал:

— Нет, я… никого не ждал и никого не искал, поэтому правды твоей тут нет.

Лисица посмотрела на него с тенью быстро растворившегося сомнения, шевельнула вторым хвостом, задела лопаточкой языка клыки.

Прозвучав недоверчиво, раздосадованно, спросила:

— Тогда почему ты расстроен? Я — Кейко. И я редко кому показываюсь на глаза. А тебе — показалась.

Дзи был человеком, и человек внутри Дзи отчаянно захотел задать этот очевидный детский вопрос, но с трудом сдержался, закусил губы, попытался ответить сначала сам.

Наново пропустил через сердце и кости смешанное летнее воспоминание о бамбуковой крыше и уходящем к розовому окоему терпкому дыму и, держа перед глазами шелестящее дикими колосьями поле, разгорающееся среди однобоко-желтого — пугающе-синим, мягко, беспокойно, смиренно и вместе с тем горько сказал:

— Потому что мой шанс вернуться к прежней жизни зависел от того, кого я первым повстречаю на своем пути, Кейко. Если бы этим первым был такой же обыкновенный человек, как и я, то… Но им стала ты. И теперь я уже никогда, полагаю, не смогу возвратиться домой.

Босоногая лисица, окруженная ожерельем из заинтересованно двигающих усами крыс, постояла немного молча, шевельнула третьим хвостом и, так же угловато и резко отвернувшись, легко и призрачно зашагала в гору, уже на ходу протянув в пустоту руку да выдохнув безэмоциональное, тихое:

— Идём. Расскажешь мне об этом где-нибудь в другом месте. Мне не по себе так долго находиться тут. Слишком уж близко… к людям…

Снег под её ногам и под лапками надутых пятнистых грызунов, оставаясь поблескивать крошевной белой манкой, всё так же не приминался.

颪

Навесной обломок скалы, воткнутый кем-то или чем-то в землю или выросший из нее, как ухо огромного окаменелого Рю, покрывала бархаченая, похожая на сгнивший хлопок малахитовая трава. У подножия росла, заостряясь концами кверху, трава другая — густая и вайдовая, рядом расползлась пустующая прогалина, тронутая разноцветным мхом, а над скалой, застыв мертво и бездвижно, стояли деревья.

Кейко, доведшая его до этого места, вдруг сбавила ход, словно призадумалась, пошевелила сразу тремя хвостами, а потом и вовсе остановилась, едва уловимо перебрав пальцами пустоту: вероятно, предлагала то ли здесь и остаться, то ли просто сделать привал, и Дзи, не став ничего спрашивать, послушно остановился тоже, рассеянно и удивленно вглядываясь в ползающий за гранью новой горы туман — рожденный, должно быть, на само́м Воющем Болоте.

Куда иначе идти и что делать — он не имел понятия, плоть дышала поражающим безразличием к своей дальнейшей судьбе, а потому за Ёкая он держался крепко, воспринимая единственным уцелевшим маятником: поглядел на нее вопросительно, оказался без слов услышан, получил утвердительный кивок и, сбросив под скалой небольшой, но туго набитый рюкзак, направился к клубящемуся обрыву, раздвигая руками шелестящую мокрую траву.

— Аккуратнее, — послышалось вслед. — Такому, как ты, оттуда очень легко упасть.

Дзи, вымученно да криво улыбнувшись, согласился — на ловкость, которой никогда не обладал, он и не претендовал, да и Ёкаи, помнится, привыкли говорить исключительно правду.

Происходящее с поразительной беззаботностью укладывалось в голове: словно Дзи и не был тем, кто провел всю жизнь за городом да в благоустроенном отцовском доме, а бегал заместо этого по лесам, успев насмотреться того, что люди его возраста пренебрежительно называли байками.