Записки следопыта

Никита Карацупа Записки следопыта

«КАРАЦУПА ВЕРНЕТСЯ…»

1

Почему я взялся за воспоминания? Только ли потому, что захотелось оглянуться на свою жизнь? В моем возрасте это желание естественное. И все же главная причина — не в этом. Я почувствовал, что сейчас нужна такая книжка…

В книге этой только факты. Может быть, они помогут кому-то непредвзято взглянуть на наше время и понять нас. Мы были искренними. Мы были преданы делу — тяжелому, трудному, которое граничит с подвигом. Хотели мы того или нет, такой была наша жизнь, и нужно было этой жизни соответствовать. А как иначе?

Я написал эту книгу на память российским пограничным войскам, внукам-правнукам, стране своей. На добрую память о нашем поколении. Мы в чем-то могли ошибаться, чего-то могли не знать или не понимать, но Родину свою любили искренне, ей служили и берегли ее, не жалея себя.

Когда оглядываешься на прожитую жизнь, в какие дали далекие приходится всматриваться! Я из эпохи уже другой смотрю в эпоху прежнюю, и обе эти — не чья-нибудь, моя жизнь, жизнь моих сверстников. По мере того, как мы сначала мужали, а потом старели, мы не замечали, как не только для окружающих, но и для самих себя становились легендой. Разводили-разлучали нас дозорные тропы, но и сводили вновь. И вот, свидевшись через много лет, сядем, бывало, тесным кругом за чашкой чая, начнем вспоминать жизнь свою и удивляемся: мы ли это были? Друзья о тебе рассказывают — а ты будто о приключениях героя какого-то слушаешь. И странно это — увидеть себя со стороны…

— Поверишь ли, Никита? С ног сбились, тебя разыскивая! — горячится Фокин, бывший начальник заставы, вспоминая один эпизод нашей общей с ним биографии, когда я вдруг «пропал» на участке его заставы. — Высылаю наряд за нарядом, каждый час соседние заставы обзваниваю, и все напрасно. Ты словно сквозь землю провалился…

— После обеда, — продолжает Фокин, — приехал на заставу комендант пограничного участка Соловьев. Спросил с порога:

— Вернулся?

— Пока нет, — отвечаю и тут же оправдываюсь: — Кого другого тотчас хватились бы, а с Карацупой и раньше такое случалось.

Комендант взглянул на карманные часы.

— Пятнадцать часов прошло! Ну и где же этот знаменитый следопыт? Уж не по ту ли сторону границы?…

Я молчу. И комендант молчит: понимает, что хватил лишку. На границе, конечно, всякое случается, но чтобы Никита впросак попал — это в голове не укладывалось.

— Не волнуйся, Фокин, — как бы меня успокаивая, произнес комендант. — Вернется твой Карацупа, жив и невредим.

Так он до самого вечера и приговаривал.

— Поверишь ли, Никита, — завершает рассказ мой собеседник, волноваться мы волновались, но едва доложил часовой, что ты возвращаешься, все наши страхи надуманными показались. Даже устыдился я: чего попусту всполошились? Ведь это же Карацупа.

Посидишь-послушаешь сослуживцев и задумаешься: так ли оно было? Уже тогда сложилась легенда или сегодня, задним числом, она дописывается — обрастает подробностями, порой невероятными?

Впрочем что же тут невероятного? Взять, к примеру, эпизод, о котором вспомнил Фокин. Более чем через сутки вернулись мы с Ингусом на заставу. Не с пустыми руками вернулись. И для волнений у наших начальников, признаться, были все основания.

2

Ингус насторожился. Что ты, друг мой, учуял? Пес поднял голову, внимательно посмотрел на меня, обнюхал воздух и направился к березовому пню. Покружил вокруг него и сел, меня поджидая. Я подбежал и увидел отпечатки конских подков. Довольно странные отпечатки: двигалась эта «лошадь» не то шагом, не то рысью, и так аккуратно при этом ступала, что у передней кромки следа не было ни малейшей осыпи.

— Вперед, Ингус! — дал я команду, и началось преследование.

В предрассветных сумерках стремительно летели навстречу таежные деревья. Утренняя свежесть овевала лицо. Просыпались птицы. То одна, то другая подавала голос, — будто музыканты, пробующие перед началом концерта какую-нибудь свою скрипку или там флейту-дудочку. Еще минута-другая — и грянет весь их оркестр! Вот и грянул… Я, конечно, слышал все это, но, перескакивая через кочки и коренья, прорываясь сквозь заросли подлеска, был предельно сосредоточен. Не музыкой лесной наслаждался, а вслушивался: не выбьется ли из общего хора испуганный голосок какой-нибудь пичужки?

Мы бежали, почти не останавливаясь. Сколько километров позади — об этом не думал. Другая мысль не давала покоя: «На заставе нас, должно быть, хватились, а как сообщить о случившемся?» Скрытой связи с заставой у нарядов тогда не было. Подавать открытый сигнал я не решился. Выстрел из винтовки или сигнальная ракета известят нарушителя о том, что его преследуют…