Записки следователя

Вот если бы удалось найти обрывок, который точно бы подходил к обрывку, найденному в корзине. Ведь был же обрывок, дга котором было только три буквы «Дми». Вот бы ему попался обрывок, на котором было бы написано «триев»! Стоит ли ворошить эти газеты? Вдруг да Горбачев заметит, что тут кто-то возился. Потом, если даже Калиберда найдет обрывок, на котором написано «триев», какая же это улика, если обыск без протокола, без понятых! И все-таки очень хотелось порыться в этой куче. Калиберда раздумывал, когда в дверь отчетливо постучали четыре раза. Калиберда вздрогнул. Это был условный стук. Его предупреждали, что Горбачев возвращается. Быстро на цыпочках он выбежал в переднюю, оставив дверь в кухню полузакрытой, точно так, как она была. Эти подробности он тщательно запомнил. Вынув из ручки двери палку, он поставил ее на место, в угол, так, как она стояла. Товарищ встретил его на лестничной площадке.

— Скорее! — прошептал он.

Калиберда вынул отмычки из кармана и быстро запер дверь. Внизу на лестнице уже слышались шаги Горбачева. Он поднимался, к счастью, медленно. На площадке третьего этажа ему встретились два молодых человека. Они оживленно разговаривали о рыбной ловле. Горбачев пропустил их мимо себя, и никаких подозрений они у него не вызвали.

И вот три товарища, три соучастника по незаконному обыску, сидят в кабинете Васильева и докладывают: Горбачев опять носил продавать самогон, на обратном пути остановился у пивного ларька выпить пива, потом вернулся домой и больше из дома не выходил.

— Ребята,— говорит Васильев,— последите еще и завтра. Все-таки могли ему привезти два-три бидона, он их и продает. Войдем в квартиру, а там все чистенько и никаких аппаратов. Нам ошибаться нельзя. Представьте себе: сделаем обыск и ничего не найдем. Он поймет, что его подозревают, и удерет, да так, что его и не сыщешь.

— Делайте обыск,— говорит Калиберда, глядя в сторону.— Не ошибетесь. Насчет убийства я, правду говоря, не знаю, а самогон гонят. И аппарат есть, и в бочках полным-полно.

Васильев обвел глазами трех практикантов, сидевших с нейтральными, ничего не выражающими лицами, и все понял. У него в глазах потемнело.

— В квартиру проникли? — спросил он тихим от ярости голосом.

Практиканты молчали.

Дальше было все, что обычно бывает в таких случаях. Васильев кричал на трех практикантов, стучал кулаками, грозил, что сейчас же доложит начальству и преступников выгонят из угрозыска, практиканты каялись, просили простить и не сообщать начальству. Потом Васильев остыл, и стало ему их жалко. Он понимал, что злого умысла у них не было, что заставило их пойти на этот безобразный поступок усердие в неудачном сочетании с юношеским легкомыслием.

В сущности, самовольство молодых сыщиков принесло скорей вред, чем пользу. Что они узнали? Что Горбачев гонит самогон? Васильев был уверен в этом и раньше. Понаблюдав за Горбачевым несколько дней, можно было это бесспорно установить, взять законно ордер на обыск, арестовать Горбачева за самогоноварение и спокойно вести следствие дальше.

Теперь положение изменилось. Совершенно неизвестно, какие следы оставил Калиберда в квартире. Горбачев насторожен. Достаточно мелочи, чтобы он скрылся. Значит, обыск надо делать немедленно. Даст ли начальник ордер? Можно, конечно, сослаться на данные Калиберды, но начальник строг. Выгонит мальчишек да еще письмо на курсы напишет. А мальчишек жалко. Лица у них бледные, растерянные и глаза умоляющие, хоть они и ни о чем не просят.

Васильев махнул рукой, буркнул «подождите» и пошел к начальнику. Нет, он, конечно, ему ничего не солгал. Просто немного приукрасил факты, сказал, что Горбачев заметно нервничает и может скрыться, так что лучше с обыском прийти сегодня же.

— А основание какое? — спросил начальник.

— Из замочной скважины закваской несет.

Начальник работал в угрозыске не первый день, понял, что, кроме запаха, еще есть какие-то основания, но не стал углубляться в это.

— Ладно,— сказал он,— оформляйте ордер. Я подпишу. И возьмите с собой сотрудника от Салькова. Пусть ученый человек хорошенько осмотрит.

На обыск поехали Васильев, эксперт от Салькова, Калиберда и фотограф. Подъехав к дому, пригласили трех понятых вместо двух полагающихся: управдома, дворника и человека из квартиры на пятом этаже, того самого, который спускался по лестнице, когда Калиберда собирался вскрывать квартиру. Человек этот оказался архитектором, очень именитым и уважаемым. Он все время всматривался в лицо Калиберды. Никак не мог вспомнить, откуда это лицо ему знакомо.

Тихо поднялись на площадку четвертого этажа. Постучали негромко, так, как может стучать почтальон или случайный посетитель. Молча ждали. Горбачев за это время, видно, успел изрядно попробовать собственную продукцию.

— Кто там? — спросил он сердито и невнятно, прежде чем отпереть.

— Телеграмма,— сказал Васильев.

— Какая, к черту, телеграмма! — недовольно пробурчал Горбачев, но дверь все-таки отпер.

Вошли, предъявили ордер.