Записки следователя

Арестованный поднялся, когда услышал, что отпирают дверь, и встретил Васильева стоя. Это был немолодой человек с приятным, спокойным лицом, полный, но в меру. Держался он со скромным достоинством. Сразу чувствовалось, что он себе цену знает. Арест его, казалось, совсем не взволновал, или уж очень большая была у него выдержка. «Произошло недоразумение, — говорил весь его вид, — я никого не виню, бывают недоразумения, я с удовольствием сделаю все, чтоб оно разъяснилось. Вот видите, хоть у меня и дела, а я сижу, не спорю, не возмущаюсь. Я ничуть не волнуюсь, все разъяснится».

По тем временам он был одет очень хорошо: костюм из дорогого материала, конечно не купленный готовым, а сшитый у хорошего портного, рубашка тонкая, дорогая. Поздоровавшись с Васильевым, он спокойно вынул из жилетного кармана дорогие золотые часы, щелкнул крышкой, проверил время, не торопясь положил часы обратно. Васильев заметил: руки у него белые, холеные, кожица возле ногтей аккуратно срезана, ногти подстрижены и хорошо вычищены.

Васильев начал задавать ему обычные вопросы. Оказалось, что Станислав Адамович живет не в Петрограде, а на станции Тешимля, Череповецкой губернии, имеет там дом, жену и детей. В Петроград приезжает по своим делам, часто задерживается. Для того чтобы было где ночевать, когда задерживается, хотел снять у старухи комнату. Но старуха какая-то сумасшедшая, придумала целую историю. Сам он из Польши, эвакуировался во время войны, капиталец кой-какой вывез и купил в Тешимле дом. Дела у него всякие: кое-что покупает, кое-что продает. Нынче ведь это можно. Закон уважает, при аресте не сопротивлялся. Хоть старуха и наплела невесть что, но он сам понимает — надо проверить.

Отвечал на все вопросы обстоятельно, спокойно и, видимо, не волновался ничуть. Все было убедительно. Васильев сказал, что придется его обыскать. Станислав Адамович согласился без возражений. Его даже, кажется, забавляло все происходящее. В самом деле интересно. Все слышишь «угрозыск», «угрозыск», а тут наконец посмотришь, как люди работают.

При обыске ничего подозрительного найдено не было, наоборот — все подтверждало слова Киврина. Действительно, жил он на станции Тешимля, действительно имел дом. В кармане лежало у него несколько фишек. Васильев сперва не понял, что это такое. Киврин охотно объяснил, что это фишки для игры в карты. Не для домашней игры, конечно, дома и без них обойдешься, а в клубе без них нельзя. Он, Киврин, любит иногда в свободный вечерок попытать счастья на зеленом поле.

— Где вы играете? — спросил Васильев.

— Во Владимирском клубе, — ответил Киврин. — Это самый солидный клуб. И публика там приличная.

Он подробно и со знанием дела объяснил преимущества Владимирского клуба перед клубом «Трокадеро» и другими. Опять объяснения давались спокойно и убедительно. Все больше и больше убеждался Васильев, что ни в чем Киврин не виноват и старуха наплела небылиц.

Все-таки он решил послушать еще старуху. Дежурный по отделению охотно согласился с утра послать за ней нарочного. Ему это дело поперек горла стало. И преступления никакого нет, никто не убит, ничего не украли, а возись тут с этим чертом. Он даже обрадовался, что отыскался охотник этой ерундой заниматься.

Васильев тут же, в отделении, и поспал, а утром явилась старуха. Она удивительно охотно давала показания. Видно, возможность вволю поговорить представлялась ей не часто. Ей даже опасно было задать вопрос. Спросишь, а после остановить невозможно. Мелет и мелет. Говорила она быстро, как пулемет. Ей, кажется, очень нравилось, что вот она жертва покушения и серьезные люди интересуются ею и спрашивают, слушают и даже записывают. В общем, если отбросить всю ерунду, которую она попутно наговорила, то главное совершенно совпадало с историей, которую Васильев услышал в поезде. Добавляла она второстепенные подробности. Муж был ломовой извозчик, а теперь она овдовела, живет одна и с делами справляется. И молоко в Петроград возит, и свининкой подторговывает. Свинки у нее жиреют хорошо, барда им очень полезная. А этот злодей убить ее хотел, только не вышло. Да, гирей, это она точно видела. Где гиря, не знает; может, когда шли до отделения, выбросил. Злодей-то хитер. Ведь как подъехал! Комнату будто хочет снять. Вот и тут схитрил. Выбросил, не уследили. Есть ли у нее деньги? Как не быть, есть. Есть и николаевки и керенки, есть и советские. Она наживать умеет, только вот беда: как наживешь какие деньги, так их и отменят. Царских она нажила, а царские отменили. Керенки нажила, их тоже отменили. Но только она и николаевские и керенки всё бережет. Может, какие опять ходить станут, а у нее приготовлены. Хранит деньги дома, а где, не скажет. Она, конечно, гражданина ни в чем не подозревает, а все же лишним людям знать незачем. Она сама знает, и хорошо.