Записки следователя

Не пошел и в Красную Армию, служил где-то на гражданской службе в каком-то «бюро учета». Потом уволили по сокращению штатов. Потом служил, очень недолго, у какого-то нэпмана, торговавшего коноплей. С нэпманом поссорился, даже подрался, и ушел.

— Мер-р-завец, — сказал бывший офицер.

Сизов разыскал его, когда офицер окончательно приуныл. Сизову о нем сообщил из-за границы какой-то товарищ офицера по полку. Предложил ему Сизов вступить в «боевую группу».

— Вы что же, левый эсер? — спросил Васильев.

— Мер-р-завцы они, — сказал офицер. — Й белогвардейцы мер-р-завцы, и они мер-р-завцы, и вы мер-р-завцы. Все мер-р-завцы.

— Зачем же вы пошли? — спросил Васильев.

— А две тысячи? — удивился офицер. — Я уж стреляться думал, а на две тысячи можно еще полгодика пожить, хоть кругом все и мер-р-завцы, но мне пожить хочется, потому что и я мер-р-завец.

Итак, оставался последний из шестерых — Тихомиров, получивший почему-то от Сизова не «2 т.», а только «1 т.».

Шестой

Последний «член боевой группы» был рабочий пороховых заводов Борис Тихомиров, молодой парень двадцати трех лет, полгода назад женившийся на молодой работнице из соседнего цеха. Васильев поехал сам его арестовывать. Машины не было, и на Пороховые (так назывался весь район вокруг пороховых заводов) Васильев отправился на трамвае. Это был район одноэтажных или двухэтажных домов, большею частью деревянных; в сущности говоря, большой рабочий поселок под Петроградом, соединившийся с городом, когда Петроград разросся. Тихомировы жили во втором этаже небольшого деревянного дома. Открыл дверь сам Тихомиров. Это был невысокий, худощавый человек с прямыми светлыми, зачесанными назад волосами. Он, вероятно, сразу понял, кто такой Васильев и зачем он пришел, хотя и сам Васильев и оперативник, которого он взял с собой, были в штатском. Молча провел он их в свою комнату. Комната была маленькая, обставленная бедно, но чистота и аккуратность сразу бросались в глаза. Хотя было уже без четверти одиннадцать, хозяева еще не ложились.

Маленькая, худенькая молодая женщина, сидевшая на стуле рядом с простым канцелярским столом, аккуратно застланным газетами, удивленно подняла на вошедших спокойные глаза. На столе стояла электрическая лампочка, освещающая раскрытую книгу, лежавшую рядом. Видимо, когда раздался стук в дверь, Тихомиров читал жене вслух, а жена слушала и шила. Теперь она отложила шитье. Наверно, она тоже догадывалась, кто эти незнакомые люди; во всяком случае, удивление на ее лице медленно сменялось испугом.

Васильев предъявил ордер на арест. Тихомирова побледнела, но осталась спокойна.

— Обыскивать будете? — спросил Тихомиров.

— Придется, — хмуро ответил Васильев.

Уже самая атмосфера комнаты располагала к хозяевам. Васильеву понравилась и маленькая этажерка с книгами, и аккуратно застланная кровать, и развешанные на гвоздях, но тщательно закрытые от пыли простынями носильные вещи.

Приступили к обыску. Долго обыскивать не пришлось. Вещей было мало, и все они были на виду. В ящике канцелярского стола лежало несколько тетрадок. Это были обыкновенные школьные тетради, в которых Тихомиров решал задачки по арифметике, выписывал правила правописания и хронологические даты по истории. Учебники, потрепанные школьные учебники, лежали в ящике тут же, рядом.

— Учитесь где-нибудь? — спросил Васильев.

— Нет, сам занимаюсь, — ответил Тихомиров.

В ящике же лежали деньги: семнадцать рублей семьдесят три копейки. Дно ящика было застлано газетой, но Васильев увидел, что в самой глубине газета топорщится. Он ее отогнул. Под газетой лежала аккуратно завернутая в белую бумагу довольно толстая пачка денег. Это были червонцы, очевидно взятые в Кожсиндикате.

— Что же вы, — спросил Васильев, — в доме всего-навсего семнадцать рублей, а тысячу не тронули?

— Не мои деньги, — коротко сказал Тихомиров.

Перелистали книжки, стоявшие на этажерке. Все это были левоэсеровские брошюры, в большом числе выходившие в начале революции, сочинения Кропоткина и одна книжка Савинкова. Переплеты были обернуты в бумагу, в каждой книге была закладка, и все книги были, очевидно, внимательно прочитаны. На многих страницах были подчеркнуты отдельные фразы и целые абзацы.

Через час обыск был закончен, и комнату запечатали. Вчетвером — двое Тихомировых, Васильев и оперативник- долго брели по мокрому снегу до трамвая. Тихомиров вел жену под руку, а снег был глубокий, и она в худеньких своих туфельках все проваливалась, но шла не жалуясь, опираясь на руку мужа. Васильев проклинал себя, что не добился машины. Хоть он и не сомневался ничуть, что Тихомиров грабитель, а жена если и не соучастница, то уж знала-то о грабеже наверно, все-таки очень ему было их жалко обоих. Нравились они ему, и ничего он не мог с этим поделать.

К счастью, захватили последний трамвай. Доехали до тюрьмы.

На следующий день Васильев последним вызвал на допрос Тихомирова. До этого он допросил и двух сыновей кулаков из Пскова, и оболтуса, завербованного в оперетте, и вечного студента, и офицера, говорившего с раскатом, что все мер-р-завцы и сам он тоже мер-р-завец.