Записки следователя (илл. В.Кулькова)

Федорова отправили в редакцию на машине. Чтобы не возвращаться к нему, скажем, что через несколько дней в газете все-таки появился очень хлестко написанный маленький фельетон. Там рассказывался случай на трамвайной остановке, происшедший с автором фельетона, и очень иронически описывалось поведение детективов, которые действовали в лучших традициях сыщицкой литературы. Беда только, что должен был уехать на трамвае журналист, а попасться детективам бандит. А получилось как раз наоборот: попался в руки детективам журналист, а бандит, к сожалению, ушел или, скорее всего, уехал на трамвае. Васильев имел по этому поводу не очень приятный разговор с начальником угрозыска и, расстроенный разговором, даже не удержался и позвонил в редакцию.

— Что же вы, товарищ Федоров,- сказал он,- сами обещали не писать и все-таки написали!

Федоров рассмеялся:

— Вы уж извините. Квартирные соседи заставили. Я живу как раз напротив остановки. Они из окна видели, как вы меня брали. Прихожу домой, а на меня все смотрят испуганно. Иду по коридору, а все разбегаются по комнатам и запираются. Решили, что, если меня забрали, значит, я и есть самый главный бандит. Вот пришлось написать.

Впрочем, все это было потом, когда дело шайки «Черных воронов» было закончено. А когда Федоров, любезно простившись со всеми, вышел из Васильевского кабинета, дело еще далеко не было закончено. Почти сутки сидела засада в квартире у Мещаниновой, и Мещанинова еще не пришла домой. Может быть, и она узнала об опасности.

Васильев на всякий случай направил трех сотрудников на трамвайную остановку возле улицы Марата, а сам поехал к Мещаниновой.

«Климов почти наверное не придет,- рассуждал он.- А если придет, так возьмут и без меня. А вот почему не вернулась до сих пор домой Мещанинова, это интересно». На условный стук Васильеву открыл дверь сотрудник. Он сообщил, что пока в засаду попало три сапожника, которые, вероятно, работают на старика по домам. Пришел сын старика, совершенно пьяный. Положили его на диван, и он лежит отсыпается. Старик молчит, любезен, обедать приглашал, но они отказались, у них бутерброды были, так они поели и водой запили.

Васильев вошел в комнату старика. Поставщик двора сидел в кресле и дремал. Услышав шаги Васильева, он проснулся и встал.

— Сидите, сидите,- сказал Иван Васильевич, садясь в кресло напротив.- Что же это вашей дочери так долго нет?

Очень стар был Мещанинов. У него слезились глаза, дрожали руки, и почему-то, перед тем как заговорить, он долго шевелил губами.

— Дети у меня плохие, гражданин начальник,- сказал он каким-то вялым, бесцветным голосом.- Вон на диване спит сын. Видали оболтуса? Ведь месяцами пьет, и все на мои деньги. Ничего не делает, нигде не работает. А ведь я в свое время пять тысяч за этого дурака отдал, чтобы его, мещанина, сына сапожника, произвели в офицерское звание. Да еще за свои денежки пришлось и покланяться. Как это, мол, так, хама — да в русские офицеры. И вот имею благодарность. Толку от звания никакого: только произвели в офицеры, тут сразу революция, так что от звания его не только никакой выгоды, а, извините, одни убытки. Пьет беспробудно, у меня деньги берет не считая да еще меня же срамит. Вы, мол, папаша, мещанин и сапожник, а я офицер русской армии. И не поспоришь, все правильно.

— Ну, а дочь? — спросил Васильев.

— Дочь! — Старик махнул рукой.- Этого своего барбоса я хоть понимаю, пьяная скотина, и все. А дочь я, гражданин начальник, даже и понять не могу. Ну, деньги у меня просит — это я понимаю: дело молодое, одеться хочется. Но для чего одеться? Чтобы замуж выйти со смыслом. Я же понимаю, хороший жених требует, чтобы и туфельки были по моде, и платьице от хорошей портнихи. Я ведь не нищий, могу и подбросить сотняжку-дру-гую. Ну, а она для чего одевается? Женихов не видать. Все какие-то молодые люди, так, для гуляния. Иногда ночует дома, иногда нет. Иногда по три дня домой не приходит. И замечаю, вином попахивает. Будь я помоложе да покрепче, я бы ей раз-другой сделал выволочку, она бы и успокоилась. А так что же, разговор один. Толку никакого. Начнешь говорить, а она: «Вы, папаша, современной жизни не понимаете, вы свое жили, да отжили, дайте и нам пожить». А я и вправду не понимаю, что это за жизнь. Я в свое время уже богатый был и то что себе позволял? Схожу в воскресенье в трактир с канарейками, был недалеко тут такой трактир. Ох, и хорошо же там канарейки пели! Посидишь, послушаешь, как божьи птички заливаются, выпьешь чайку, целковый заплатишь и за целую неделю отдохнешь. А тут невесть что! На доктора поступила учиться. Ну, думаю, хорошо. Так представьте себе, сейчас вот, перед уходом, говорит: мы, говорит, папаша, с Ладыгой больше учиться не будем и документы из института возьмем. Теперь, говорит, образование ни к чему, мы, говорит, и без образования богатые будем…

— Простите, папаша,- сказал Васильев.- Мне сейчас надо поехать по делу, а потом я приду, и мы еще с вами поговорим.

Он подумал, что, может быть, действительно Ладыга придет в институт за документами и что этот случай упускать нельзя.