Записки следователя (илл. В.Кулькова)

Газеты пожелтели от времени — хозяева не заботились о чистоте в квартире,-а одна газета была почти свежая. Видно, наклеили ее недавно, гораздо позже, чем была оклеена комната. Васильев постучал в стену. Звук показался глухим. Значит, в стене пустое пространство. Взяли лом, взломали стену. В тайнике лежала винтовка. У хозяина стал совсем испуганный вид. Список доказанных преступлений рос. Самогоноварение, хранение оружия — все это было достаточно серьезным. Но убийство все-таки осталось недоказанным. Обшарили всю квартиру. Тщательнейшим образом обыскали все. Поднялись на чердак. Чердак был завален рухлядью. Разбросали. Под рухлядью лежали патроны. Все сходилось одно к одному. Молодой краском Иваненко был убит. Была винтовка, были патроны, были вещи убитого. Не было только убитого. Еще и еще раз осмотрели, простукали каждую половицу, каждый кусочек стены. Убитого не нашли. Конечно, отсутствие его объяснить было нетрудно. Пять суток прошло после предполагаемого убийства. Иваненко можно было вынести, бросить в Неву. Много тогда находили на улицах и в реках Петрограда неопознанных мертвецов. Объяснить-то отсутствие трупа можно было. И все-таки только труп был бы бесспорным доказательством преступления.

Новожиловых арестовали. Васильев отвез их в тюрьму и вернулся в следственную комиссию. Андреев и Кауст внимательно выслушали его доклад. Сомнений в том, что Иваненко убили Новожиловы, не было ни у кого из них. Но уверенность следователя — это одно, а доказательства в суде — это все же другое.

— Может быть, сознаются,- сказал Андреев.- Тут дело в допросах. Ты человек с образованием, должен понимать. Если сумеешь заставить на допросе сознаться, тогда дело готово, можно передавать в суд. А без сознания- что же мы? Признают его виновным в незаконном хранении оружия и самогоноварении, а убийство-то останется недоказанным.

День за днем ездил Иван в тюрьму. День за днем допрашивал то жену, то мужа. Новожилов твердо стоял на своем: «Самогон варил, это верно, винтовка была, не отрицаю, а про убийство ничего не знаю. Был у нас Иваненко, выпивали мы с ним, играли в карты, проиграл он мне шинель, папаху и пояс и ушел».

Жена говорила приблизительно то же самое. Была она забитая, несчастная женщина и хотя, казалось Васильеву, сама не способна была на убийство, но так боялась мужа, что под его влиянием могла пойти на что угодно. Иван считал, что если освободить ее от этого страха, убедить в том, что теперь ей бояться мужа нечего, то может она дать очень важные показания.

День за днем он объяснял, что, будет доказано убийство или не будет, все равно того, что доказано, достаточно. Несколько лет заключения муж получит наверняка. День за днем он доказывал ей, что жизнь ее с мужем была ужасна — вечное пьянство, гульба, бесчинства, побои,- что она, запуганный человек, если и является соучастницей преступления, то суд бесспорно учтет, что действовала она под влиянием страха и заслуживает снисхождения.

Постепенно таившийся у нее в глазах страх начал проходить. Кажется, в тюрьме — даже в тюрьме! — ей жилось лучше, чем дома. Она стала свободнее держаться, разговаривала с Васильевым все откровеннее и откровеннее, много рассказывала о жестокости мужа, о страшной своей семейной жизни; казалось, была до конца откровенна с Иваном Васильевичем и только насчет убийства твердо держалась прежних своих показаний: папаху, шинель и пояс муж выиграл в карты, и Иваненко ушел.

Здесь был тупик. Следствие нельзя вести бесконечно. Если преступники не признались и главной улики — трупа-нет, то вряд ли суд признает убийство. Нервировали и родители убитого. Часто приходил старый рабочий, еще более постаревший от горя, и требовал, чтобы следствие вели энергичней. Обижался, что дело дали молодому следователю, который и взяться толком не умеет.

Старика можно было понять. Было даже что-то хорошее в том, что он так строго и требовательно относился к следствию. В прежнее время простой рабочий никогда бы так не разговаривал с работниками государственного учреждения. Но сейчас это была его следственная комиссия, созданная его рабочей властью. Он был хозяином, и он требовал.

Все это было, конечно, очень хорошо, но все это не двигало дело вперед. Молодой парень, выращенный и воспитанный в хорошей рабочей семье, красный командир, которого ждали борющиеся с белогвардейцами войска, который был так нужен на фронте, убит негодяем, вся жизнь которого состояла из грязных обманов, из спаивания хороших людей, из обирания пьяных, и гибель этого молодого парня останется безнаказанной.

Иногда Васильеву хотелось закричать на эту глупую женщину, которая всю жизнь мучилась от негодяя мужа и, несмотря на это, изо всех сил покрывала его.

Но Васильев знал, что на эту женщину и так уже слишком много кричали и что еще один окрик не может на нее подействовать. Знал он и то, что преступник имеет право быть грубым, несдержанным, истеричным, а следователь этого права не имеет. Как бы ни был он раздражен, измучен, вымотан, он обязан быть спокойным и ровным.