Записки следователя. Седой

— Я сам сирота. Рос без отца и матери в лихие военные и послевоенные годы. Отец погиб на войне, а мать умерла от полученных ожогов во время пожара, спасая нас. Нас осталось пятеро детей. Самой старшей сестре Зое было четырнадцать лет. Мне, как самому меньшему, было около трёх лет. Так в жизни бывает, что у нас не было ни бабушек, ни дедушек. Выживали, как могли. Конечно, помогали и люди. Тогда ведь люди жили, хотя все бедно, но дружно. Сочувствовали. Почти все тогда жили бедно, но делились, что было у самих. Большой им за это земной поклон! О тяжёлом, голодном, холодном и неласковом детстве говорить очень тяжело. Особенно мне.

Как бы тяжело не было, я окончил десять классов. Семь классов я закончил в своей деревне, а дальше учился в другом селе, которое находилось в семи километрах от нашей деревни. Ходили пешком. Дороги в школу не было. Шли по полям, оврагам, лугам. После окончания школы стал вопрос: как быть дальше? Учиться дальше, нужны были деньги. У нас их не было. В колхозах, в те времена за работу платили трудоднями, то есть отмечали палочками. На эти палочки в конце года выдавали определённое количество зерна, соломы, сена и другое. Вот такая была тогда система оплаты в сельском хозяйстве.

Желание учиться заставило меня пойти с артельщиками на заготовку леса. Проработал месяц. Заработал триста рублей дореформенных денег (реформа была 1961 году). Выпросил у председателя колхоза справку, тогда колхозники не имели паспортов. Справка служила вместо паспорта, то есть удостоверяла личность человека. Со справками тогда было очень строго. Получить было не так-то просто. После окончания школы, я документы направил в Краснолучский горный техникум, что в Луганской области. Мне помогло получить справку уведомление из техникума. Председатель колхоза сжалился над сиротой и выдал справку.

Поступил в техникум. После третьего курса, нас направили на двухмесячную практику на действующие шахты. Нас, человек десять, направили на шахту № 32 треста «Боковоантрацит». Я со своим другом Борисом попал в новую открывшуюся лаву. Месяц работали учениками, а после стали работать рабочими очистного забоя, как полноценные рабочие. Отработали два месяца. На следующий день после отработки мы с Борисом пошли к нашему начальнику участка, чтобы он завизировал наши отчёты. Проверив нашу работу, начальник участка попросил нас выйти на работу во вторую смену, так как в бригаде заболели двое рабочих и к смене он не успеет найти им замену.

Мы согласились, так как нам всё равно делать было нечего. Расчёт нам обещали только через день. Заканчивалась наша смена, и тут, неожиданно остановился скребковый конвейер. Звеньевой попросил меня и Бориса пойти и проверить, почему он встал. Мы подошли к ведущей головке конвейера. Там мы увидели нагромождение угля и мычание двигателя. Я подошёл к кнопке, чтобы выключить двигатель. Нажал на кнопку и этот момент что-то тяжёлое навалилось на меня. Дальше ничего не помню. Всё покрылось мраком.

Очнулся я от нестерпимой боли в области таза и бедренных костей, когда меня укладывали на носилки. Как рассказали мне позже, я находился под завалом десять часов. Спасло меня то, что моя голова попала на кучу штыба, которая смягчила давление и тем самым спасла мою жизнь. Два месяца я пролежал в гипсе, забинтованный и без движения. Вот этот случай, я считаю вторым моим днём ангела.

— Вот видите, Рудольф Васильевич, я потому и говорю, что вы родились под счастливой звездой! — восхищённо воскликнул Кикош после того, как только я закончил говорить. — Не каждому дано такое везение. Да, Рудольф Васильевич, расскажите, пожалуйста, как вы из горняка превратились в следователя?

— Если это вам интересно, то, пожалуйста. Я со своим курсом окончил техникум. Получил диплом горного техникума. По направлению или по распределению, я попал работать на шахту «2 Северная» треста «Краснодонуголь». Шахта «2 Северная» в то время гремела на всю страну. Там работал продолжатель стахановского движения Герой Социалистического Труда Николай Яковлевич Мамай. Тяга к учёбе меня не покидала, и я решил поступить в институт. Как видите, после окончания института, вот, весь я перед вами.

— Рудольф Васильевич, — вдруг заговорил Иван Григорьевич, — я ничего не понял, когда ты назвал Бажова убийцей. Это что, ты придумал про Гуковских ребят, чтобы напугать его? Почему ты назвал его убийцей? Ты пошутил?

— Нет, Иван Григорьевич, не шутил. Он убил в Гуково участкового Костюшко.

— Подробнее можешь рассказать?

— Простите ребята, всё, что знаю, я вам сказал. Подробности я узнаю завтра, когда допрошу Бажова.

— Думаете, он вам откроется? — заинтересованно спросил Есауленко.

— Куда он денется. Он у меня сейчас в руках. Всё расскажет. Я уверен на все сто. Не верите, приходите ко мне послезавтра и прочтёте его показания. Договорились?

— Да, договорились! — почти в один голос подтвердили Макаров, Кикош и Есауленко.