Записки следователя

Георгий Митрофанович проснулся от того, что у изголовья, на столике заливисто трезвонил телефон. Не вставая с кровати, он дотянулся до телефонной трубки и услышал взбудораженный голос оперуполномоченного Петрова. Тот спрашивал, как ему теперь быть.

Сомов спросонок особенно густым басом ответил:

— Возьми двух депутатов сельсовета и поутру сделай обыск у этого Голубенко. И если найдешь улики — доставляй его в отдел. В любом случае Николая нужно тщательно допрашивать. Не только про варежку, но и про валюту, заграничные тряпки и так далее…

3

Голубенко с мутными глазами сидел на завалинке у своего дома.

— Привет, Николай, — непринужденно издали приветствовал Евгений парня и, беспечно посвистывая, стал подходить к Голубенко.

Николай, похоже, был после крепкого похмелья: лицо заплыло, волосы не причесаны, неприлично одетый. На незнакомца в чистеньком костюмчике он готов был плюнуть, но ограничился тем, что огрызнулся:

— Да пошел ты…

— Э, никуда я не пойду, — невозмутимо заметил лейтенант, — а вот ты почему угрюмый?

— Проваливай, любопытный.

— Ух, совсем дела плохи… Я из милиции, Коля!

Голубенко тряхнул кудлатой головой, весь встрепенулся и с интересом прочитал из рук лейтенанта его удостоверение. Потом в минорном тоне спросил:

— Чиво надо?

— Рукавичка твоя вот эта?

— Ну-у. — Не раздумывая, согласился Николай, потрогав ее.

К дому Голубенко подходили два депутата сельсовета.

— Придется сделать обыск, пойдем в хату.

— Шмон, стало быть, ну… шуруй.

Когда сотрудник милиции и понятые вошли в дом, то на столе увидели следы попойки. В комнате стоял спертый воздух, замешанный на крутом запахе самогонки. Под лавкой валялись пустые бутылки, половицы были устланы крошками хлеба, рассыпанной солью. Все это хрустело под ногами. Стол завалили объедки огурцов, селедки, лука, картошки.

В комнате можно было задохнуться.

На сундуке, без всякого камуфляжа, лежала, словно напоказ, рукавичка точно такая же, какую держал в руке Петров. Других улик в хате Голубенко Евгений не нашел.

— Согласен, что взятая у тебя с сундука варежка, парная вот к этой? — спросил Петров у Николая.

— Ну.

— Тогда собирайся, поедешь со мной в город.

Через час они были в отделе милиции.

— С кем вчера пьянствовал? — в присутствии Петрова допрашивал Голубенко следователь Шаров.

— А что?

— Отвечай на вопрос. Здесь с тобой не в бирюльки играют. Убит человек. Ты знал Виктора Варгалова?

— Ну! — опять «нукнул» Голубенко.

Участковый инспектор Фролов дал такую характеристику Николаю Голубенко:

— Своровать может. В этом деле он мастак. И брат его такой же — до сих пор сидит, а этот с полгода как освободился. Оба «срок» получали. Вдвоем таскали из совхозного хозяйства поросят и сбывали в соседних селах. Но прикончить человека — Николай не осмелится. Это не в его правилах. Убил Варгалова кто-то другой. Впрочем, чем черт не шутит, когда бог спит. В компании с кем-нибудь мог спьяну участвовать.

В селе люди более определенно защищали Голубенко: не он.

Однако факты говорили о другом. Главная улика — рукавичка, принадлежала Николаю, и поэтому допрос делали ему тщательный, детальный.

— Где ты был в тот вечер, когда погиб Варгалов? — спрашивал Шаров.

— Не помню.

— Уже забыл? — воскликнул темпераментно Петров.

— В клубе, кажись, кино смотрел.

— Какое, если не секрет? — Это Шаров задал вопрос.

— «Человек-амфибия» вроде. Что я помню? Башка и без того трещит.

— С кем был в клубе? — опять отрывисто и громко произнес Петров.

— Один.

— Ты оставил на месте происшествия а тот вечер свою визитную карточку — варежку. Это что, после кино или до? — спросил Шаров.

— Чиво? — неподдельно удивился Николай.

— То самое. Выходит, ты причастен к «мокрому» делу. А говорили в селе, что ты только на кражи способен. Так что, не до конца тебя знают. Придется арестовать вашу светлость, — резюмировал Петров.

* * *

От последней фразы Голубенко встрепенулся, словно проснулся. Губы затряслись, голос задрожал, глаза увлажнились.

— Зачем шьете, кто сделал мокруху, того и цепляйте. Чиво захотели?..

Николай повесил голову, зашмыгал носом, по щекам потекли ручейки слез. Видно, тяжела для него была даже мысль о лишении свободы.

Он вытер рукавом глаза, нос и снова заскулил:

— Не убивал я. Зинка Часовникова подтвердит. С ней я в тот вечер смотрел картину в клубе.

— Вот это врешь, — запротестовал Петров, — она еще днем уехала в отпуск, на автобусе.

— Чиво? Ее на следующее утро на станцию повез на мотоцикле какой-то мужик…

— Кто такой? — Шаров даже приподнялся, ожидая ответа.

— К Зинке приезжал старый ухажер. Мишкой зовут.

— Выходит, Зинка и ночь с ним была? — заметил Петров.

— Они ночевали на сеновале у меня!

— Вот как? А мотоцикл чей? — в один голос спросили следователь Шаров и оперуполномоченный Петров.

— Не знаю. Мишка на нем приехал в Яшково.

— А пьянствовал ты в тот вечер с кем?

— Пришли из клуба и похмелились немножко, Зинка и Мишка полезли ко мне на чердак спать, а я еще с одним корешком выпил. Мать моя в отъезде, я один, чиво не выпить.

— Ну, а рукавичку почему на месте убийства нашли?

— Чиво?