Записки солдата

— Как-то в конце августа или в начале сентября, — со слезами на глазах рассказывала жена, — ко мне пришла знакомая, бывшая соседка по дому на площади Свободы, Юстина Лапова. Она была вдовой, на руках двое малых детей. Мы пошли на пригородное колхозное поле, где была уже выбрана картошка, и стали перекапывать землю, отыскивая отдельные, оставшиеся в земле клубни. У нас уже было по два-три килограмма картошки, когда на поле появился какой-то мужчина. Он быстро подошел к нам, назвал себя полицейским, отнял у нас лопаты и картошку и начал избивать нас. Мы плакали, просили его вернуть нам лопаты и картошку, объясняли, что у нас малые дети, а лопаты одолжили у знакомых и нам нечем за них расплатиться. Но ни лопат, ни картошки он не вернул. Даже пригрозил, что если мы еще раз появимся на его поле, он нас постреляет. Больше мы сюда не стали ходить.

В это время произошел еще один печальный случай. Сын, оправившись от болезни, стал выходить во двор дома.

— Однажды я его одела в поношенное пальтишко с желтыми металлическими пуговицами, — с дрожью в голосе рассказывала жена. — На пуговицах были якоря. Как на грех, во двор зашло несколько немцев. Я быстро вышла и хотела взять мальчика на руки. Но меня опередил один немец. Он что-то прокричал по-немецки, подошел к ребенку и начал с силой отрывать пуговицы на пальтишке. Некоторые пуговицы были пришиты прочно и отрывались с кусками сукна. Ребенок закричал диким голосом, а фашист со злом бросил оторванные пуговицы на землю, начал топтать их ногами и выкрикивать какие-то ругательства. Потом стал угрожать мне. Я совершенно растерялась и не знала, что делать. Наконец фашист толкнул ногой ребенка, и тот упал. Я подбежала, схватила сына на руки и унесла в дом. Ожидала выстрела в спину. Но немцы ушли.

В городе начались аресты и расстрелы невинных людей. Жизнь стала невыносимой. И жена окончательно решает уйти из Минска.

Но куда? Кто приютит с двумя детьми? Тогда все жили в нужде и страхе. Но, как говорится, свет не без добрых людей. Сначала ее приняла у себя добрая тетя Оля Шиманская. Но и там стало трудно жить. Не хватало продуктов. Зимой 1941 года жена с детьми пешком пошла в Ворониловичи, хотя дороги толком не знала и неизвестно было, как отнесется к ней брат Александр. Но другого выхода не было. Надо же как-то спасать детей. Помнила лишь название деревни, да еще Барановичи и Ружаны. От деревни до деревни шла с детьми дней двадцать. Всех уверяла, что возвращается домой в Ворониловичи, что муж был учителем и погиб во время бомбежки в Минске. Заходила только в старые, как ей казалось, бедные дома. Большинство людей относилось к ней сочувственно, разрешали заночевать, давали поесть. Все интересовались, что и где видела. В то время многие семьи и одиночки шли кто на запад, а кто на восток, ища пристанища у родственников или у знакомых.

Много людского горя увидела в пути. Запомнилась ей ночевка в деревне Боровики Слонимского района. Приютили жену в ветхом домике две старенькие сестры, одной было лет семьдесят, а второй еще больше. Сына одной из них накануне расстреляли фашисты, а сына второй сестры арестовали, и она не знала, жив ли он. В домике они остались вдвоем, беспрерывно плакали и проклинали оккупантов.

Постелив на полу, жена с детьми легла спать. Было очень холодно, но после тяжелого перехода все вскоре уснули. Часа в два ночи одна из хозяек разбудила жену.

— Встаньте, женщина, в нашем доме второе горе — сейчас расстреливают моего сыночка.

Сестры зажгли свечи, стали на колени перед иконами, начали плакать и молиться. Под печкой пел петух. Жена тихонько спросила у одной старушки, кто им сообщил, что ее сына расстреливают. Та ответила:

— У нас в доме нет петуха, а под печкой поет, как петух, курица. А это к несчастью.

И женщины молились всю ночь до изнеможения. Разубедить их в суеверии было невозможно. Жена тоже плакала вместе с ними, но облегчить их страдания ничем не могла.

Утром, попрощавшись, ушла дальше, а они, бедные, остались в своем холодном домике с тяжелым горем на сердцах.

Брат Александр принял жену с детьми хорошо. Несколько месяцев ели его продукты, а позже жена стала шить крестьянскую одежду, шапки, фуражки и тем зарабатывать на пропитание. Весной и летом работала на крестьянских полях за продукты. Но оккупационные власти преследовали ее повсюду.

Как-то утром в один из летних месяцев 1942 года прибыл отряд немцев. Всех жителей согнали за деревню и стали проверять, кто прописан и в каком доме живет.

Жена, оставив сына с детьми моего брата, стала с дочерью ожидать, что будет дальше. В толпе кто-то сказал, что часть Белоруссии немцы присоединяют к Восточной Пруссии и потому собираются провести паспортизацию всего населения. Что будет после паспортизации, неизвестно.

Проверив документы, всех местных распустили по домам. Жену с дочерью и временно прописанного в деревне кузнеца Ивана Семеновича Жака взяли под охрану.