Записки солдата

— Профессор! — крикнул я и заплясал от радости.

Да, это была машина профессора!

Я кинулся к дверце, чтобы первым приветствовать друга. Но из машины вышел не профессор, а… Писатель!.. На миг мы оба остолбенели, не веря своим глазам, а потом бросились друг другу в объятия.

— Здравствуйте! — крикнул я.

— Дрл-ля-ствуйте! — передразнил он меня, но я не обиделся и крепко прижался к его груди.

Все, кто не знал моей биографии, страшно удивились, что известный писатель так обрадовался мне.

— Ну, Лапченко, теперь мы уже никогда не расстанемся! — сказал он. — Кстати, недавно на серебряную свадьбу нам подарили хрустальную вазу, и тебе будет работа…

— О! Да вы знакомы! — удивился и профессор. — Между прочим, он спец не только по хрустальным вазам, но и по кремам…

Мне стало грустно: неужели нельзя в такую минуту обойтись без неприятных намеков?

— Это некрасиво! — с укором сказал я.

— Это некл-лясиво! — передразнил Писатель.

— Это неклясиво! — повторил за ним и профессор.

Только Костя не дразнил меня.

— О, Лапченко, — сказал он, — я и не знал, что ты не выговариваешь «р». Надо работать над собой.

Все засмеялись, но добродушно, и я решил не сердиться на друзей.

Целую неделю Писатель знакомился с людьми, наблюдал, как работают рыбаки, осматривал пруды и лакомился карпами. Я помогал ему. Наконец настал час отъезда.

— Ну, Лапченко, поедем к нам? — спросил он меня.

— Согласен, — ответил я.

Так я вернулся в дом, где провел юность.

Жена Писателя встретила меня без особого восторга, но я и не надеялся на горячую встречу, тем более что мышей, как и раньше, в квартире не было, а стало быть, и нужды в моем присутствии тоже (если, конечно, встать на точку зрения жены Писателя).

Я прожил бездельником с неделю и почувствовал угрызения совести. Нет, дармоедом я быть не способен! Но что делать, каким полезным трудом заняться? Не мог же я ловить моль или мух! И тогда я решил, как говорят писатели, сесть за стол (для меня это означало залезть под стол) и описать свои приключения…

1964

РАССКАЗЫ

Кусок пирога

Я уже дедушка. Много елок повидал на своем веку. И вот сейчас, прислушиваясь, как моя маленькая внучка лепечет о елочных игрушках, я вспоминаю одно рождество.

Было мне тогда лет шесть-семь. Я был высок ростом и казался старше. Товарищи завидовали мне, но меня это не радовало.

— Ты уже большой! — говорила мать и приказывала качать маленькую сестренку.

— Такой детина, а играет в песочек! — укоризненно замечал отец и посылал меня на огород копать картошку.

Я мог часами играть в песке, воображая, что полю́, окучиваю и копаю картошку, — это мне никогда не надоедало; но стоило хоть немного поработать на огороде, как сразу начинала болеть спина. И переставала, только когда попадалась большая картофелина с шишкой. Я втыкал в нее четыре палочки, и она превращалась в лошадь. Потом из другой картошки, поменьше, я делал жеребенка и ржал, гарцевал, тпрукал, топал ногами, возился в мягкой земле до тех пор, пока мама не звала меня домой.

Как-то зимой я сидел на печи и, воображая себя пароходом, гудел и катался взад-вперед по горячему просу, рассыпанному для просушки. Нет ничего лучше проса на печи, разве только льняное семя: оно такое гладенькое и скользкое. Можно зарыться в него по шею, насыпать за пазуху, набрать полный рукав или просто пересыпать с руки на руку.

— Поди-ка сюда, Миколка! — позвала мама.

«Опять Нюрку качать!» — подумал я и, насупившись, слез с печи.

Мама погладила меня по голове, и из волос на пол посыпалось просо.

«Ну и достанется же мне сейчас!» — подумал я. Но мама не обратила на просо никакого внимания.

— Сегодня мы, сыночек, пойдем в гости.

— У меня же сапог нет, — сказал я.

— Отцовские обуешь, я тебе портянки намотаю…

— Отцо-вы сапо-ги! Отцо-вы сапо-ги! — запел я, прыгая на одной ноге по комнате.

Сапоги у отца были с блестящими голенищами, а на передах красовались совсем новые латки. Я ни разу не надевал их, а выходя на улицу, обычно влезал в мамины чувяки.

— Пойдем сейчас в гости! — попросил я. — Пусть Василь и Сергей увидят меня в отцовых сапогах.

— Нет, — ответила мама, — мы пойдем вечером. А теперь лучше послушай, что я тебе скажу: мы пойдем к тетке Килине на елку. Только гляди не осрами меня там.

— А как это — осрамить?

— Тетка богатая, а мы бедные. У них лавка своя, а отец твой в батраках целое лето спину гнет. Ты картошку без масла ешь, а у них каждый день мясо. Но пусть тетка не подумает, что мы перед ними заискиваем. Мы хоть и бедные, а богатеям не поклонимся.

Я не очень понимал, что говорила мать, но слушал внимательно.

— Когда на стол поставят что-нибудь вкусное, ты не накидывайся, словно не ел три дня. Тетка будет угощать: «Бери, Микола, мясца», а ты отвечай: «Спасибо, тетя, я не голоден». Она скажет: «Да бери, не стесняйся», а ты ей опять: «Я не стесняюсь, тетечка, мне просто не хочется». А как она сама положит тебе кусочек, тогда ешь. Да не спеши!.. Всего не доедай, оставь немного на тарелке.

— Как это — немного? — спросил я. — Сколько же?

— Ну «сколько, сколько»! — рассердилась мама. — Да хоть с наперсток!

— А борщ?