Актер обязан заставить зрителей волноваться, внимательно слушать, смеяться и плакать, радоваться и негодовать в различной обстановке — в условиях спектакля, в результате окончательного монтажа картины, на концертной эстраде, в цеху завода, при встречах с красноармейским зрителем на лужайке, в блиндаже, на полигоне, — словом в самых разнообразных условиях.
Если способности и талант даются природой, то техника актера достигается неустанным ежедневным трудом, опытом и глубоким его осознанием. Так же как музыкант должен ежедневно трудиться, чтобы расширять рамки своего мастерства, так и драматический актер обязан неустанно оттачивать технику своего искусства. Всю свою технику, все свое мастерство актер должен вложить в спектакль во имя раскрытия художественного образа, во имя идеи произведения, во имя достижения общей гармонической задачи. Выступая в большой или маленькой роли и даже в эпизоде, каждый актер использует свою технику во имя донесения идеи произведения до зрителя. Для этого актер учится, трудится, развивает свое мастерство: современный актер должен владеть техникой сценической игры в различных драматических жанрах, техникой выступления перед микрофоном, специфической эстрадной техникой и, наконец, техникой игры перед киноаппаратом.
... Ежедневно в восьмом часу вечера несколько сотен театров нашей необъятной Родины широко открывают свои двери для народа. Зритель заполняет залы театров — начиная от столичных, старейших, прославленных во всем мире, от крупнейших театров, созданных Великим Октябрем, и вплоть до небольших театров районных центров, — от больших столичных дворцов культуры до заводских клубов рабочих поселков, — вплоть до передвижных театров, разъезжающих по стране на грузовиках. Сотни тысяч зрителей, горячо любящих искусство, отдаются заслуженному культурному отдыху, — и для советского актера начинается большой праздник. Актер сознает, что во время встречи со зрителем, в момент спектакля он подымает культуру своего народа, воспитывает его художественные вкусы, прививает ему любовь к родному языку, что он призван выполнять общественно значительную, важную задачу — содействовать при помощи искусства воспитанию советских людей в духе коммунизма. Трудно передать все мысли, чувства, переживания, которые испытывает советский актер, общаясь со зрителем. Когда кончается спектакль, а тем самым и трудовой день, актер-гражданин, художник-воспитатель подводит итог своего творческого труда, отмечает свои ошибки, радуется своим новым находкам, разбирает прошедший спектакль, подробно вспоминает реакцию зрителя и думает о следующей встрече с ним. У нас в стране сотни театров и десятки тысяч актеров, но их будет еще больше, ибо мы живем в эпоху, когда наша страна идет к полному расцвету своих сил и возможностей.
Ежедневная творческая работа актера, его подготовка к предстоящему выступлению, — как в театре, так и в киностудии, — одинаково начинается в гримерной. Здесь актер приближается к перевоплощению в создаваемый образ, с помощью художника-гримера делает первый шаг на пути к нему. И на страницах моих «Записок» я хотел бы коснуться вопросов грима, его места и значения в творческой жизни актера.
Интерес к гриму, как средству перевоплощения, рано пробудился во мне. В детстве я любил наблюдать за бродячими певцами и музыкантами, за сопровождавшими их шарманщиками, у которых нередко на носу виднелись какие-то черные наклейки из неведомой мне массы. Эти наклейки меняли форму лица, придавали человеку юмористический вид, подчас даже создавали своеобразную характерность, поскольку малейшее изменение носа, бровей тотчас же меняет и выражение лица.
У меня была склонность к лицедейству, и поэтому, забавляя своих товарищей, я нередко имитировал бродячих певцов и музыкантов, удлиняя или расширяя свой нос при помощи хлебного мякиша и рисуя смешные очертания бровей.
С профессиональным мастерством гримировки я впервые встретился в бывшем Мариинском театре.
В день моего «дебюта» на его сцене я впервые очутился в кресле перед зеркалом, за которым быстро, уверенно, мастерски работал пожилой опытный гример. Наблюдая в зеркале, как беспрерывно преображается мой облик, я восхищался мастерством гримера.
Через день я был занят в «Юдифи» и предвкушал удовольствие снова очутиться в кресле перед зеркалом гримера, надеясь более внимательно проследить за его работой.
Но сцена, в которой меня заняли, была массовой, в ней участвовало шестьдесят человек. Мы изображали ассирийских воинов в церемониальном марше, проходившем на заднем плане сцены. Всем воинам полагалось выглядеть на одно лицо, как на ассирийских барельефах. Поэтому нас гримировали коллективно.