Записки советского интеллектуала

Особенно врезался в память эпизод с наймом квартиры для бабушки. Отец приискал ей комнату в небольшом домике под горой. Но, спускаясь в первый же раз по каменистой, хоть и некрутой, крымской дороге, бабушка споткнулась. Она упала как-то странно, прямо лицом, даже не подняв для защиты рук. Лежала лицом в пыли, совершенно беспомощно, издавая короткие стоны: «Ой-ой-ой!»… Отец, растерявшийся в первый момент, бросился ее поднимать — и вскоре мы уже сидели в уютной, по моим понятиям, даже роскошно убранной комнате, и хозяйка — пожилая женщина — делала примочки на бабушкин глаз. Но оставить у себя на квартире такую беспомощную старуху она не решалась. И после бабушка жила вместе с нами в санатории на даче бывшей Линдена[39] — на троих нам дали отдельную палату. Почти все время, что мы там прожили, бабушкин глаз украшал огромный, разноцветный синяк. Что-то я не помню, чтобы она спускалась к морю.

Есть и совсем розовое воспоминание: замок Раевских[40].

Как-то из санатория все пошли на экскурсию. Меня не хотели брать, но заступились мои «приятели» — молодые спортсмены, сказали, что в случае чего возьмут мальчишку на плечи. Шли весело, несли с собой корзины с провизией, показавшейся потом, разумеется, особенно вкусной. Не помню, каков именно был наш маршрут, но купались в Гурзуфе. У берега большие камни неприятно поросли водорослями. Словом, мне там не понравилось, не то что лет тридцать пять спустя.

Но главное впечатление путешествия — Кара-Сан.

Теперь я не нахожу на карте Крыма этого названия. Да, пожалуй, не стал бы разыскивать и самое место, боясь крушения детской мечты.

Тогда же меня поразила красота розового замка, стоявшего над морем на невысокой горе, совсем как в сказке, и окруженного сказочным садом. Конечно, я набрал там множество чудесных экспонатов для своего гербария. И много лет в моих мечтах, самых дорогих и красивых, этот замок занимал главное место.

Вот я — командир эскадры, которая победила сильнейшего врага и тем спасла родину, — возвращаюсь домой (конечно — в Кара-Сан). На пристани меня встречает ликующая толпа, молодая красавица жена протягивает мне, разумеется же, очень красивого ребенка — мальчика или девочку, все равно. Лицо красавицы я никогда не мог представить (за исключением того, что она — брюнетка: рыжеватый мальчишка так представлял себе красоту). Но розовый замок на горе видел умственным взором очень рельефно.

Вот я — старый садовод, к которому обращаются за советами едва ли не со всего мира. Живу, конечно, в Кара-Сане, в маленьком белом домике. А на горе в лучах солнца — розовый замок.

Кажется, и сейчас я снова увижу его — стоит только закрыть глаза.

Оно и приятно — в дождь берег моря совсем нехорош. Рабочий уголок давно проехали.

Тогда в Профессорский уголок возвращались морем, на большой яхте с мотором, но и с парусом, и даже с веслами. Везли нас двое дочерна загорелых людей: один — седоусый, другой помоложе — может быть, сын? — их я всегда представляю себе, читая знаменитые строки Багрицкого:

И вдруг неожиданно встретить во тьме
Усатого грека на черной корме…[41]

Может быть, они и не были контрабандистами, может быть, не были и греками, но в те годы, конечно, мне было бы приятно, чтобы они оказались и тем и другим. А вот ехать с мотором, когда есть парус, обидно. Но, вероятно, общее мнение было иным. Во всяком случае, под парусом мы шли какие-то минуты. Или это мне показалось?

Помнится, домой я прибыл уже спящим, на руках отца. Кажется, даже ощущаю прикосновение его рубашки, какой-то особенно милый, «отцовский» запах.

Дождь перестал, тучи рассеялись — и только теперь я по-настоящему вижу новое, прекрасное, широкое шоссе с набеленными плитами по бокам. Наш троллейбус мягко катится по совершенно сухому асфальту. «До Ялты 7 километров» — прочел я на ближайшем указателе. Вот сбоку внизу видна и старая дорога. На ней машины даже пылят.

Похоже, что здесь и не было никакого дождя.

Кацивели[42], сентябрь 1967 г.

В Крыму солнце

Бывают ощущения, которые и не осознаешь сразу, но глубоко воспринимаешь всем своим существом, какие-то едва уловимые, а из-за них все кругом иное.

Так я совершенно не чувствовал жары крымского сентябрьского полудня и быстро поднимался на сожженную солнцем каменистую кручу, совсем забыв, что минуту назад ужасно не хотелось покидать пляж.

И в самом деле, мне не предстояло ничего приятного. Надо было оторваться от моря часа на полтора раньше всех и трястись на автобусе в Симеиз, а там торчать в очереди с весьма неопределенной перспективой купить билет на самолет, отбывающий через десять дней.

Но на высоком берегу была какая-то особенная свежесть, хотя ветра совсем не чувствовалось, какой-то пьянящий воздух, заставлявший дышать полной грудью, не ощущая резкого подъема. И, кажется, уже не жаль было пляжа, и вообще ничего не огорчало.

Мимоходом заглянул на почту. Писем нет — но ведь еще будут!