Записки советского интеллектуала

Так постепенно входили мы в мирное бытие. Очень постепенно, потому что не отпускали нас сразу всякие трудности. Не было ни бумаги, ни необходимого экспедиционного инвентаря. Об автомашинах нельзя было и заикаться. Да и с едой и вообще со снабжением было нелегко. Еще два года оставались карточки. А «промтовары» были по ордерам. Правда, с этим становилось все легче. И Максим Левин с удовольствием встречал сотрудника в новых калошах.

— Скоро, Мишенька, мы всех обеспечим калошами!

Все же бывали и довольно курьезные ситуации. Когда у меня родился сын, пеленок взять было негде. А тут нам дали ордера — и я получил ордер на 5 метров бумазеи и 5 метров… кумача. Но на двоих с Владимиром Ивановичем Чичеровым. Представив себе, как будет выглядеть сын после употребления кумачовых пеленок, я решился попросить:

— Владимир Иванович! Не уступите ли вы мне бумазею: теплые пеленки нужны. А я вам отдам весь кумач.

— Давайте. Я себе сошью из него пижаму.

Не знаю, щеголял ли Чичеров в кумачовой пижаме перед соседями по квартире. Но моему Гришке бумазейные пеленки пришлись очень кстати.

Как я уже говорил, к юбилею Академии наук нас и приодели, и подкормили. Но потом наступили довольно суровые будни. Чтобы прокормиться, по-прежнему брали огородные участки, на которых сажали в основном картошку. Для нашей семьи на зиму нужно было мешков шесть картошки.

Дом наш стал относительно пригоден для житья еще в 1944 году. Но огромные окна были закрыты сухой штукатуркой, и лишь маленький кусочек рамы — стеклом, так что в комнате было и темно, и довольно холодно. К рождению Гришки пришлось поставить «железку». А для нее нужны были дрова, которые давали тоже по ордерам, не полагавшимся жильцам домов с центральным отоплением. Так что проблема дров тоже была достаточно остра. Нормально заработало центральное отопление лишь в 1946 году, но мы не сразу решились убрать «железку». Стекла вставили, но, конечно, не достали таких, как были раньше. Пришлось сделать дополнительные мелкие переплеты рам. Эти рамы я видел вплоть до 1982 года, когда случалось проходить мимо нашего старого дома.

В 1945 году начались уже археологические раскопки. До тех пор работа археологов была связана преимущественно с фиксацией разрушений исторических памятников вражескими войсками. Когда Арциховский был направлен для этого в Смоленск, он взял себе в помощь Монгайта и меня. Поездка эта заслуживает особого рассказа. Сейчас Артемий Владимирович начал раскопки в подмосковном селе Беседы. Предполагалось, что я буду ему помогать, но институтские дела не позволяли отлучаться из Москвы больше, чем на день, да и помощь моя не требовалась: как всегда, у Артемия был надежный костяк аспирантов. Я бывал скорее как гость, вместе с М. Н. Тихомировым и М. М. Дьяконовым. Но все же раскопал пару курганов. Первые после долгого перерыва раскопки, экспедиционный быт, такой с юности волнующий, — все было и так, и не так, как в прежние годы.

Салют в честь победы над Японией мы наблюдали уже из Бесед. Зрелище Москвы, озаренной светом прожекторов, яркими огнями ракет, предстало передо мной впервые со стороны. И, кажется, у всех вырвался вздох облегчения: вот теперь война совсем кончилась!

— Археологией заниматься не придется! — сказал мне Толстов больше двух лет тому назад. Он и теперь не склонен был особенно поощрять моих археологических занятий вне института.

А я тосковал по раскопкам в русском городе.

Мозжинка — Москва, 1981 — июль 1982 г.

Древний Смоленск

Немцы захватили Смоленск осенью 1941 года и держали почти два года. В августе 1943-го наши войска отбили его вновь. И через несколько дней после этого А. В. Арциховский сказал нам с Монгайтом:

— Ну что ж, едем в Смоленст. Фитсировать разрушения памятнитов тультуры. Вот мандат Томиссии на мое имя, а вы назначаетесь моими помощнитами. Возможные объетты работы — тремль Федора Тоня, собор семнадцатодо вета, набережная цертовь тат будто двенадцатодо. Это вместе с архитетторами: на нас археолодичестая часть. Днездовстий модильнит и дородища — целиком на нас. Ну, и что-то может оттрыться дополнительно. Вот.

Еще день — и мы с Артемием и Шурой едем в Смоленск. К нашему удивлению, со всеми удобствами, почти как в мирное время — в купированном вагоне. И в купе ни одного лишнего человека — каждый на своем месте.

— А как же иначе — ведь к фронту едем, — говорит проводник.

Утром увидели возвышающиеся на крутом берегу Днепра древние башни, за ними — силуэты зданий. Кажется, к счастью, тут много уцелело.

Увы, это было совсем не так. Вид Смоленского кремля издали был обманчив — там стояли даже не коробки домов, а одни полуразбитые стены. Не было не только крыш, дверей и окон. Не было ни полов, ни потолков. Тут не работа жестокой взрывной волны или даже снарядов. Тут методически злая воля жадного и жестокого врага. Междуэтажные перекрытия тщательно срезаны: балки перепилены автогеном. Чтобы не оставить после себя ни призрака жилья.