Записки Степняка

- Пущай. Он мне, брат, тоже завязал о Покрове: "Вор ты, говорит... В Сибири, говорит, тебе место..." Пущай теперь...

- Ловок! Ну, покурим, да в ход. Не гнались?

- Не видать.

- К Архаилу?

- К кому же опричи... Не иначе как к Архаилу.

- Скуп стал, линючий пес!

- Всё две красных даст.

Конокрады уселись и, по-видимому, закурили. {7}

- Эх, жизнь проклятая! - сказал один, сплевывая сквозь зубы, - как заполучу, так запью.

- А что, - спросил другой, - аль не подается?

- Подается! - насмешливо возразил первый, - она подастся, как прихватить ее в тесном месте.

Помолчали.

- А девка хороша, - сказал другой. Первый ничего не ответил. Тогда другой в свою очередь плюнул и произнес:

- Взял да прихватил.

- И прихвачу, - решительно ответил первый. - Как пойдет к сестре в Лупцоватку, так и прихвачу. А станет кричать - изобью как собаку.

- А насчет подарку?

- Берет, дьявол. Берет, да что толку!.. Позавчера целый полштоф наливки вылопала. Вылопать вылопала, а к чему пришло дело: выкладывай, говорит, четвертной билет. Мне, говорит, Чумаков купец четвертной билет сулит... Мне, говорит, ежели за четвертной, и от мамушки запрета нету... Поди вот поговори с ней!

- Эка! - равнодушно произнес другой и снова сплюнул. - Ну, а баба твоя? - спросил он после непродолжительного молчания.

Первый засмеялся.

- И утюжил я ее, братец ты мой, вчерашнею ночью! - сказал он. - До того добил - хрип у ней, окаянной, пошел. Ну - бросил.

- Эка!.. - заметил другой, и, помолчав, спросил: - За дела?

- Стерва она! - с негодованием отозвался первый. - Гармонь я купил, так на что гармонь купил, ей бы муки да дьявола пестрого... Будет помнить гармонь!.

- Их не бить, добра не видать, - философически вымолвил другой, и после паузы спросил: - Где мерина-то подцепил?

- На жнивах. Ходит по копнам и не дается, дьявол. Бился, бился...

- Молодчина ты! - одобрительно сказал другой.

- Я, брат, не из робких,- хвастливо возразил первый, видимо польщенный похвалою, - я, брат, чуть что - мне и в Сибири не страшно. Эка-ста!.. {8}

- А мне опять старых чертей поить, - сказал другой в раздумье.

- А что?

- Все насчет ссылки этой... То ничего все; а у Митьки амбар обокрали, и пошло, и пошло... Это уж знай - на десятку напорешься: два ведра, хоть издохни!..

- Напоил бы я их!

- И напоишь, - в некоторой обиде отозвался другой.

- Я бы их напоил! Я бы подпустил им!

- Подпустишь!

- И подпущу. Я, брат, своим так и сказал: чуть что - ждите красного петуха в гости. Небось!

- Ловок ты! Семья-то, она, брат...

- Что ж семья...

- Что ж! Семья-то, она, брат, тово... Она, брат, детишки тоже... Это ты тоже не тово...

- Тютя ты! - презрительно отозвался первый. - Я бы не токмо бояться их, чертей, я бы измолол их... В струне бы их держал. Эх, баба ты!.. Ты бы, кабы не они, может житель был бы... Ты, как за хомут скотину-то у тебя пропили, легче бы петлю накинул на себя... - И он вдруг прыснул: - И на кой дьявол ты хомут этот сволок? Хомут городской, на какого лешего тебе этот хомут?

- Хомут, хомут! - смущенно возразил другой. - Поедем-ка... Хомут!.. Ловки вы...

Затем опять раздался шорох. Лошадь снова фыркнула, и все смолкло.

- Ах, ужас какой! Как я боялась... - воскликнула девушка и крепко прижалась ко мне, закинув назад изящную свою головку.

- Чего же ты боялась, дорогая?

- Услышат... Папа узнает... Скандал... Мало ли чего!

- Ну вот тут-то и конец моему роману, - саркастически усмехаясь, добавлял Батурин. - Руки мои внезапно как плети скользнули по ее гибкому стану и в бессилии опустились. Во рту появилась какая-то сухая и неприязненная горечь... А тут, как на грех, месячный луч коварно лег на ее губы, и выражение страсти немилосердно растянуло их. И что же мне показалось! - бывает же глуп человек - мне показалось: какая-то огромная птица бьется на моей груди... И, страшно сказать, все существо мое переполнилось непобедимым отвращением. {9}

Она, впрочем, впоследствии вышла замуж за одного прокурорского товарища. Он был мал, как котенок, и фамилию ему дал госпадь бог самую подходящую - "Сюсюткин".

Вот единственный роман Батурина.

Ну, а еще, я, ей-богу, не знаю, что сказать о нем. Добрый был человек, любил искусство... Но в последнее время редко заглядывал в книги. Да что в последнее время! - в последнее время он только мучился да терзался, да путался в различных думах, тяжких и удушливых, как кошмар... И вот человек умер.

Говорят, что, умирая, он обвел окружающих тоскливым взглядом и спросил упорно: "Да когда же мы переведемся на Руси?" Что он этим хотел сказать не знаю. Но, повторяю, добрый был человек, и его жаль.

Я издаю его записки. {10}

ЗАПИСКИ СТЕПНЯКА

I. СТЕПНАЯ СТОРОНА