Записки Степной Волчицы

Итак, передо мной два моих портрета — первый, начертанный чьей-то всевидящей, строгой рукой, нащупавшей самые потаенные биения моей бедной плоти, и второй — автопортрет — сотканный из нервных, хаотичных созвучий, — увы, способных отразить лишь отдельные черты моей мятущейся души. Но вместе они являли абсолютную картину моей двуличной, неприглядной сущности — женщины-оборотня. Я увидела, что всё сказано и прояснено до последней мелочи. Круг замкнулся, нет никакой надобности проходить по нему вновь. Да и желания нет. Это одномоментно — суд-приговор и казнь. Однажды моя счастливая глупая жизнь оказалась разбита мужчиной, который был для меня небом, солнцем и землей. Теперь, оставшись наедине с самой собой, я осознала, что обладаю чудесной властью прекратить мою несчастную мудрую жизнь по собственному произволу. С тех пор, как муж бросил меня и стал жить с другой женщиной, прошло много месяцев. За это время мне довелось пережить попеременно сочувствие, раздражение, презрение друзей и знакомых. Непонимание. Обветшание, разрушение дома, моей «норы». Отчуждение детей-детенышей, которым я готова была отдать себя без остатка, но которые предпочли совершенно другую жизнь, отвернулись от меня, не захотели использовать даже в качестве «дойной коровы». Я предоставила им полную свободу. Многие месяцы я цеплялась за обломки, пыталась начать новую жизнь. Но это были воздушные замки. А сколько часов я провела в молитвах, сколько раз я ждала, что вот раздастся звонок или лязгнет ключ в замке, я подниму глаза ему навстречу, чтобы он просто прочел в них: «Мой любимый, ты видишь, я ждала тебя!» Бессчетное число раз я мысленно набирала номер воображаемого космического телефона, пытаясь воспользоваться самой надежной божественной связью: «Услышь меня, милый мой! Услышь!» Всё впустую. Сказано: не искушай Господа своего. Он с ней. Он и прежде не отличался чуткостью, а теперь и подавно оглох; его уши, знать, зажаты меж ее опрысканными феромонами влажными ляжками. Я прошла весь этот адов круг и оказалась над спасительной бездной. Небо, солнце, земля пребудут вовеки. Но не для меня. К тому же, я не желаю дожить до того отвратительного отчаяния, чтобы оплевать и это небо, и солнце, и землю. И все равно уйти. Я устала от бессмысленного вечного ожидания, которое есть не что иное, как малая смерть. Я успела многократно передумать, перегрезить младенчеством, детством, юностью, восстановить в памяти всё до мельчайших деталей, до той скрупулезной степени, когда собственное прошлое, осточертевая, превращается в музейный экспонат. Я уже не хочу писать стихов только ради того, чтобы сознавать, что для меня еще не всё потеряно. Что за предмет поэзия, если нет предмета жизни? В ожидании возлюбленного супруга, я уже давно сижу не ступеньках освещенного солнышком крыльца, а на сыпучем краю могилы. Не знаю, можно ли утомиться счастьем, но несчастьем я пресытилась, о да! Еще немного, и я научусь разделять литературу и жизнь. Одинокая сорокавосьмилетняя баба — разве это не предел безысходности? Разве мои морщины когда-нибудь разгладятся, груди снова приобретут прежнюю упругость, а губы станут предметом вожделения? Продолжать эксперименты с жизнью в качестве старухи, ненавидящей всех и вся? Благодарю покорно. Хотя благодарить, собственно, некого. Возможно, у меня вообще не осталось желаний.

Я преклоняюсь перед умным, тонким анализом моего «я», приведенным в брошюре, полной искреннего смеха и слез, но, как бы то ни было, ее неизвестный талантливый, возможно, даже гениально проницательный автор, не в силах перенести меня через бездну моего личного отчаяния, не возьмет на себя моей неизбывной боли. Следуя его совету, я жду, я поднимаю глаза к небу, но снова возвращаюсь к себе — я все та же несчастная старая волчица; детенышам не нужны ее пустые сосцы, ее гнездо разорено и поросло бурьяном, ее божественный супруг забился в чужую нору. Я — та же женщина, я — угрюмая Пенелопа, которая напрасно ждет безумного Улисса, усевшись на краю могилы. Я слабая, безвольная женщина, Господи. Я не умею творить чудеса. Ты, Господи, всесильный, благой создатель неба, солнца и земли, которые отняты у меня. Самоубийство грех, негодное средство, но оно единственное, на что я способна, и оно будет моим маленьким преображением. Простите, детки, прости, мамочка. Боже, покарай меня слепую, невидящую Тебя грешницу, которая сама сотворила себе жестокого кумира и поклонялась ему одному — тому, который ее же и отверг, — а теперь со своей новой женщиной еще и посмеется надо мной — ничтожной истеричкой, во всем виноватой дурой!