Записки странствующего журналиста. От Донбасса до Амазонки

Но чистой политикой Евгений тогда интересовался несильно, а больше читал не издаваемых в СССР поэтов. Стихи Женя писал и сам — и даже создал несколько поэтических объединений среди свердловских студентов. Я показал его творчество московским знатокам, и они заверили меня, что это настоящий поэт и, к тому же, «человек с большой страстной душой».

Кстати, в «страстную душу» Ройзмана были влюблены почти все студентки свердловского истфака. От одной из них у Евгения родился ребенок. Жениться на ней Евгений не хотел, но жил с ней в одной квартире. «Женщин много, но своего ребенка я никогда не оставлю и буду жить с ним, даже если не люблю женщину, которого его родила», — поведал мне будущий глава Екатеринбурга.

Сейчас, спустя тридцать лет, уже трудно вспомнить какие-то детали биографии будущего политика. Но, например, когда Ройзмана обвиняют в «уголовщине», у меня есть на это четкое объяснение.

Нужно помнить, что и в советское время Свердловск был достаточно криминальным городом, хотя преступники здесь были тогда еще не крупными бандитами, а обыкновенной шпаной. В таком городе хорошо было уметь драться и постоять за себя.

Ройзман, который до студенчества и в тюрьме успел посидеть, и на заводах поработать, драться умел профессионально, и городская шпана его действительно знала и уважала. И не вина будущего мэра Екатеринбурга, что сегодня многие из этих городских хулиганов стали крупными бандитами.

Ройзману действительно была свойственна любовь к некоему «силовому решению вопросов». Так, при мне он чуть не полез в драку с машинистом, не подождавшим девушек, опаздываюших на электричку. Но, скорее такое поведение было лишь юношеским максимализмом, помноженным на обостренное чувство справедливости. Свидетельствую, что обидеть слабого Ройзман не мог в принципе.

Те, кто знают меня, могут засвидетельствовать, что я редко описываю людей исключительно в положительных тонах. Но о Ройзмане мне действительно очень трудно вспомнить хоть что-то плохое.

А вот, все-таки вспомнил одну историю. Евгений, чтобы стать столичным жителем, планировал жениться на москвичке и даже попросил меня познакомить его с какой-нибудь девушкой из моего города. Девушку я ему нашел, но Жене она не понравилась. А если бы я искал получше?! Может, Ройзман стал бы москвичом и не был бы избран мэром Екатеринбурга?!

4. В гостях у болгарских партизан

В 1990 году я поехал во что-то типа свадебного путешествия в Болгарию. Ехали мы на поезде и по пути сошли в Бухаресте, где лишь недавно произошла революция.

Да, такой заграницы мы не ожидали. «Революционные» граффити на стенах, пустые магазины, очереди возле столовых с бедным рационом — рестораны нам так и не попались. Люди были плохо одеты и не слишком вежливы. Толпы цыган почти в открытую пытались обворовать прохожих.

В чем-то, в первую очередь — хамоватой развязностью людей, Румыния мне напомнила поздний агонизирующий СССР. Позже похожую атмосферу я наблюдал и в Албании.

Впрочем, не все в Румынии было плохо. Так, мы познакомились со студентами, дежурящими около машины с открытым окном.

— Иностранцы забыли окно закрыть. Цыгане машину обворуют, а все будут думать, что это румыны сделали, — объяснили нам молодые люди. Увы, беседа со студентами оказалась единственным положительным воспоминанием.

Наступили сумерки, но большинство фонарей не работало, город погрузился во тьму. В общем, когда вечером пришел наш поезд в Болгарию, то мы были просто счастливы.

После Румынии Болгария воспринималась почти как рай. Кстати, ехали мы туда не просто так, а к моим дальним родственникам. Кто-то из моей дальней родни был врачом в Белой армии и после ее разгрома бежал с семьей в Болгарию.

Увы, дочка этого врача стала коммунисткой, а во время войны была партизанкой в горах, где и познакомилась с будущим мужем. Несмотря на то, что эта женщина всю жизнь провела в Болгарии, а СССР посещала лишь в коротких туристических поездках, она гордилась своим русским происхождением и восхищалась своей исторической родиной. В общем, в Софии нас принимали эти старые коммунисты, а также их женатый сын Петя.

В это время в Болгарии проходили студенческие антикоммунистические волнения, и старые партизаны воспринимали происходящее как катастрофу. Мы же, естественно, в то время были «демократами» и полностью на стороне студентов. Старушка пыталась убедить нас последним, самым весомым аргументом: «Они же против России! Они хотят, чтобы Болгария дружила со странами Запада, а не с СССР!» Но тогда мне эти аргументы казались совсем не важными.

А вот перед Петей я до сих пор испытываю неловкость. Он «одолжил» нам небольшую сумму в местной валюте (для нас, бедных студентов, большие деньги) и просил, чтобы взамен этого мы посылали его маме подарки из России, «ей будет очень приятно».

В силу молодости мы просто не поняли, что от нас никто не требует эквивалентного обмена. Мы все гадали, что можно купить в России на эти деньги, и в результате так ничего и не послали.