Можно стать лишь их копией, примерным воспроизведением. Это обидно и потому, что, кроме всего прочего, знаешь: твое восприятие разных сторон жизни — в самые тяжелые или самые счастливые дни — не так примитивно, как их. Нет, никогда ты не допускал мысли, что существует только белое или только черное; не думал только о хорошем или плохом, о боге или дьяволе. Всегда, даже если это казалось невероятным, ты в черном находил отблеск белого», — писал о восприятии земляками американцев классик мексиканской литературы Фуэнтос.
Схожей точки зрения придерживается и журналист и писатель Петр Вайль: он обвиняет мексиканцев в «тяжелом комплексе перед северным соседом»: «Здесь никто не назовет жителей Соединенных Штатов американцами. Они — Americanos del norte, с уточняющим и умаляющим дополнением: северные американцы. Они хуже, но богаче и сильнее. Они опасны для американцев настоящих, латинских. В Аргентине издеваются над действительно смешными вывесками «Сандвичерия» и «Вискерия», но канью пьют в основном туристы. Официанты и таксисты охотно обсуждают вопрос с одним рефреном: «Неужели забудем такос и эмпанадос и перейдем на гамбургеры». Примерно то же пишут и газеты: «Станем богаче, но потеряем самобытность. Узнаваемо».
Забавно, что одного из героев Борхеса «не столько занимала Аргентина, сколько страх, чтобы в других частях света нас не сочли дикарями, он почитал Францию, но презирал французов; ни во что не ставил американцев, но одобрял постройку небоскребов в Буэнос-Айресе».
Но, на мой взгляд, такое подозрительное отношение к американцам объясняется не только комплексами.
Опасаясь прихода к власти коммунистов, а нередко и просто чтобы обеспечить надежную прибыль американским компаниям, Вашингтон часто поддерживал редкостных негодяев.
Я уже писал о роли США в перевороте в Гватемале, но подобные примеры можно продолжать долго.
Например, Америка помогала гаитянскому диктатору Франсуа Дювалье. Этот милый человек любил лично пытать своих противников. Особенно он гордился своим изобретением — шкатулкой-человековыжи-малкой: сжимающимся футляром с прикрепленными кинжалами с внутренней стороны.
Другой друг США — никарагуанский диктатор Анастасио Сомоса Гарсиа — переделал в тюрьму одно из крыльев своего дворца. Все камеры были выполнены в форме гробов, поставленных на попа, — в них можно было только стоять. Был в резиденции и зверинец хищников — диктатор любил кормить их мясом своих жертв.
К слову сказать, поддерживать своих «негодяев» свойственно всем империям — в том числе и канувшему в лету СССР, но для латиноамериканцев это вряд ли было утешением. Поэтому неудивительно, что в Латинской Америке были сильны антиамериканские сантименты и, как следствие этого, симпатии к коммунистам.
Против США работала и разница культур, то, что ныне часто критикуемый американский политолог Сэмуэль Хантингтон называл «конфликтом цивилизаций». Я уже писал о почти религиозном отношении латиноамериканцев к семье, их любви к простым земным радостям: шумным пикникам, танцам. Все это резко контрастирует с американской системой ценностей, где работа, как правило, стоит на первом месте.
— Американцы — неискренние люди. Они улыбаются тебе, а в душе считают тебя грязным мексиканцем! — убеждал меня водитель Uber в Мехико-сити.
Забавно, но на том же самом раздражении «американской улыбкой» ловил себя и я сам (о чем и написал подробно в книге «Непарадная Америка»).
Как это ни странно, но русские по психологии ближе к мексиканцам, чем к американцам. Так, в США местные русские мне часто говорили, что им легче иметь дело с латинос, чем с белыми. Возможно, именно этими культурными особенностями и объяснялось то, что американская модель оказалась нежизнеспособной как в России, так и в Латинской Америке.
Тимошенко гондурасского разлива
Интересно, что вначале СССР вовсе и не собирался экспортировать коммунизм в Латинскую Америку, но ситуация в регионе развивалась так, что не воспользоваться этим было просто грех.
Например, революция на Кубе произошла без всякой помощи СССР; Кремлю лишь оставалась убедить повстанцев действовать в «нужном направлении».
После Кубы коммунистическое партизанское движение спонтанно развернулись во многих латиноамериканских странах, а Москве лишь оставалось помогать местным товарищам деньгами, оружием и советами. Далеко не везде это привело к смене режима, но в очень многих странах региона былое влияние СССР чувствуется и сегодня.
Когда я путешествовал по Никарагуа, то «советикос» с теплотой там вспоминали многие. Почти все люди старшего и среднего поколения в Никарагуа учили русский язык в школе и институте. И хотя увидеть людей, сносно говорящих на нашем языке, мне так и не пришлось, по нескольку десятков слов (в основном почему-то экзотических: «обезьяна», «черепаха», «крокодил», «кокос») знают очень многие никарагуанцы.