Немного подремать на рабочем месте, прежде чем снова возвращаться к своим пациентам, доктору удалось только под утро, но «завтра», как оказалось, не отличалось кардинально от «вчера», и новый день не принес ничего радужно-хорошего. На корабле объявили однодневный траур — никто больше не пел песен, не рассказывал анекдотов и даже по палубе не слонялся без дела. Потому что слоняться было некому. Каждый, кто уцелел, работал теперь за двоих — необходимо было с удвоенной силой швабрить палубу, чтобы избавиться от въевшихся пятен крови, и следить за тем, чтобы корабль шел по курсу, не сбавляя скорости, вне зависимости от попутного ветра. Дух преследования не оставлял моряков, и, хоть за ними никого не было, ощущение того, что на хвосте вот-вот покажется неприятель, не оставляло. Им еще повезло, что они хоть запас пресной воды успели пополнить, иначе им пришлось бы совсем туго. И, благо, море практически не волновалось, так что флейт возможно было поставить на весло. Рабочих рук не хватало настолько, что колесо, приводившее в движение механический мотор «Сколопендры», вращали все, кто твердо стоял на ногах и у кого руки были на месте. И малолетний юнга, и даже сам доктор Лауритц стали к валу, чтобы отработать смену в четыре склянки…
Вернувшись в лазарет уже ближе к вечеру, Ларри без сил плюхнулся на ближайшую к выходу койку и, помогая себе зубами, содрал повязку с правой руки. Едва успевшая закрыться рана на ладони снова кровоточила и болела, кисть слегка затекла, и пальцы тяжело было сжать в кулак… Хорошо, что доктор был левшой, в противном случае он бы уже вообще ничего делать не мог. Устало вздохнув, лекарь принялся накладывать сам себе новый, свежий бинт. Ему бы сейчас, по-хорошему, надо бы помыться и переодеться, и поспать было бы очень кстати, а если бы перед этим еще и покормил кто, так вообще было бы замечательно… Его уже и не смущал полный лазарет моряков с ранениями разной степени тяжести, одни из которых просто лежали пластом, набираясь сил, необходимых в борьбе за жизнь, другие, не такие тяжелые, переговаривались вполголоса, а некоторые целыми конечностями умудрялись даже перекидываться на койках в карты…
Тут в дверях лазарета появился мастер парусов. Выглядел этот парняга тоже далеко не блестяще — синяки под глазами, длинные черные волосы сейчас были собраны в конский хвост и висели засаленными прядями, на надорванном в бою ухе — тугая повязка… Эльза сейчас не казался такой «Красоткой», какой его обычно дразнили.
— Привет, — с порога поздоровался он. — Что с рукой? Переусердствовал, фантазируя о какой-нибудь девице?
Лауритц промолчал. У Элоиза всегда были шутки в большинстве своем тупые, плоские и пошлые, как на вкус доктора… Он к этому привык. Но сейчас у него не было уже вообще никаких сил для того, чтоб хоть как-нибудь достойно среагировать. Поэтому он сделал вид, что просто не услышал парня. Черноволосый же времени зря не терял, а самостоятельно ухватил с полки какую-то флягу, открыл и понюхал содержимое.
— О, спиртяга… Это ром? — поинтересовался он, тут же и отхлебнув.
— Вообще-то, это… — строго начал судовой врач.
— Ну, меня после этого хоть не пронесет?
— Нет.
— Вот, и то хорошо! — Элоиз повторно приложился к фляге, поморщился и отложил ее в сторону.
— Зачем ты пришел?.. — устало поинтересовался Траинен, но тут же решив, что такая реплика прозвучала не совсем… радушно, тут же исправился на более корректную формулировку: — Ты хотел чего-то конкретного? Рана болит?
— Да, — серьезно кивнул молодой человек, — и голова раскалывается. Хуже, чем после пьянки… хуже потому, что я ведь перед этим спиртного в рот не брал, обидно же! Пока тебя не было я, честно говоря, тоже заходил, хотел поискать чего-нибудь от боли… Но твои пациенты были мне не рады, — Элоиз присел рядом с рыжим лекарем и продолжил свою речь уже потише. — У тебя тут бы и безногие встали, лишь бы меня за дверь вытолкать. Примета, видишь ли, плохая… Пошел я вон потому, что вчера мертвецов трогал, «одевал» их для похорон… Смерть еще с собой ношу, вроде как не выветрилась она еще. А я ведь их обоих при жизни… — он сгорбился, опустил голову и спрятал лицо в ладонях. — Слушай, доктор, сделай что-нибудь, а? Что бы мне такого выпить, чтобы заснуть, а проснуться уже в порту?..
Лауритц внимательно посмотрел на своего не то чтобы товарища… но все-таки. Все внезапно перестали быть похожими на себя… И этот вот уже не ёрничает, не издевается, он действительно огорчен и подавлен. Сейчас он точно ищет лекарства не для того, чтобы закинуться чем-то покрепче да повеселее рома, а потому, что ему действительно больно… Ему плохо, как и всем вокруг, и этого не спрячешь за маской чертова циничного шутника.
— Я тебя понимаю… Только не надо тебе таких радикальных мер, нужно просто время, чтобы прийти в себя.
Порывшись в одном из запертых ящиков, судовой врач достал небольшой пузырек из непрозрачного стекла, набрал в рюмку воды, а затем добавил туда буквально две капли какого-то снадобья и протянул парусных дел мастеру.