Записки сумасшедего следователя

На широкой питерской улице я осматривала тело убитого бандита, и ключевым вопросом был вопрос о наличии слепых огнестрельных ранений, что позволило бы не искать пулю на проезжей части, а извлечь ее при вскрытии. Я присела на корточки у тела и стала сопоставлять входные и выходные отверстия. Думая, что общаюсь с экспертом, радостно сообщила ему, что, похоже, из трех ран только две сквозные, а в ответ услышала старческий голос: «Да что вы?» Подняв голову, я увидела бабушку – божий одуванчик, которая только что носом не водила по тем ранам, на которые я указывала.

Странно устроена следовательская психика: в обычной жизни я могу упасть в обморок от вида крови из пальца, со страхом смотрю «ужастики». На месте происшествия я спокойно воспринимаю любые ужасы как рабочую обстановку; удовольствия, конечно, не испытываю, но и в истерику не впадаю. Вид трупа в луже крови переношу спокойно; а вот от вида крови живого человека мне может стать дурно.

Как-то я работала в отделении милиции по заявлению о покушении на изнасилование во время совместного распития водки, подозреваемым был пожилой мужчина, с юмором отрицавший свою вину: «У меня, – говорил он, – полуавтомат, а не половой член». – «Как это?» – не поняла я. «Рукой поднимешь – сам опустится», – охотно пояснил он. В разгар нашей познавательной беседы в кабинет вбежал начальник уголовного розыска, возбужденно призывая меня немедленно броситься на место убийства. По дороге он рассказал, что в дежурную часть отделения милиции пришел мужчина в окровавленном пальто и сказал, что только что ударил жену ножом под лопатку. Я с удовольствием прервала допрос и понеслась туда, поскольку меня очень привлекала перспектива прибыть на место происшествия раньше «скорой помощи» и постовых, еще до того, как затоптаны все следы, а кроме того, у насильника с «полуавтоматом» судебной перспективы явно не просматривалось.

Оказалось, однако, что злодей не убил жену. Он действительно ударил ее ножом и пошел сдаваться, а жена пришла в себя, вызвала по телефону «скорую помощь», ей велели ни в коем случае не вытаскивать нож из раны, чтобы не открылось кровотечение, и она с ножом в спине собрала себе котомку вещей в больницу и стала терпеливо ждать врачей. Мы с медиками прибыли одновременно, вошли в квартиру, и «неотложный» доктор ловко извлек у потерпевшей из раны нож. Она, потеряв сознание, упала на диван, а я – на пол рядом, так на меня подействовал вид живой крови. При этом за моими плечами было уже не меньше полета осмотров самых ужасных трупов – гнилых, изуродованных, и всегда я держалась достойно. В итоге врач «скорой помощи» оказывал помощь пострадавшей, а судебный медик – мне.

Эта моя особенность всегда была предметом насмешек коллег. Как они забавлялись по поводу загадочности женской натуры, когда мы спокойно осмотрели раздувшийся гнилой труп, издававший мерзостный запах и непередаваемые звуки при переворачивании, а потом вышли во двор, и на меня упала гусеница. Я чуть было сама не превратилась в труп.

Когда пресловутый Иртышев совершил свое последнее зверское преступление – в углу парадной вытащил весь кишечник у маленького мальчишки, участковый, нашедший эти брошенные кишки, не удержался от тошноты. Когда об этом преступлении стало известно в городе, моя подруга сказала, что я должна принять это дело к производству и найти маньяка. Я ужаснулась: «Ты что! У меня же сын – ровесник потерпевшего, мне нехорошо даже когда я читаю об этом в газетах; я не смогу расследовать это дело». – «Сможешь», – сказала она. И точно, стоило мне принять дело к производству, я сразу абстрагировалась от обычного человеческого восприятия всего этого ужаса.

У Виктории Токаревой есть рассказ «Скажи мне что-нибудь на твоем языке», где героиня узнает, что очень красивая женщина работает лаборанткой в поликлинике, принимает анализы – кровь, мочу, и поражается: «Лиля имеет дело с мочой?!» А ее муж, доктор, отвечает: «Ну и что? На это надо смотреть как на материал». Самое интересное, что когда я перечитываю свое обвинительное заключение по делу Иртышева, изобилующее кровавыми подробностями надругательств над детьми, я воспринимаю текст хладнокровно, как систему доказательств вины со ссылками на экспертные заключения. Однако совсем недавно один уважаемый мною журналист принес мне статью, написанную им по материалам дела Иртышева, с выдержками из моего же собственного обвинительного заключения, и я читала, содрогаясь.